— Ты чего, урод, совсем охуел?! — Ромка скорчился от боли.
— А ты чего?! В пидорасы вписался?! — Ленька сжимал кулаки.
— Сам ты — пидорас! Кто у козла того, лысого в джипе отсасывал? Думаешь, никто не видел?
— А ты не отсасывал, да? Хочешь, я и тебе за щеку ввалю! На, отсоси!
В подтверждение, Ленька вытащил из плавок сморщенный пенис и потряс им в воздухе. Не ответить — означало проиграть. Смачно, со знанием дела Ромка прицелился и плюнул. Слюни попали точно в цель, ошметками повисли на члене и медленно потекли вниз. Зал взорвался хохотом.
К новой атаке Ромка готов не был. Жалящими осами на него обрушились маленькие кулачки Леньки. Разбили, смяли, оглушили. В спасении Ромка сложился в коробочку и закрыл голову руками. Зал еще больше забурлил. Крики поддержки заставляли Леньку усилить натиск, кулаками выбить сатисфакцию.
— В челюсть бей!
— Вломи ему!
— По яйцам вмажь!
— Сосун херов!
Пацаны болели за Леньку. И это было ожидаемо. Как и то, что Ромке было уготовлено не только побои, но и всеобщее презрение. Он перешел черту, нарушил табу и должен был понести наказание. Табу подземных рабов было несложным: выезды к клиенту — одна жизнь, родной подвал — другая. И мужским утехам здесь не место. Даже Карпыч, заметив однажды, совсем не дружеские ужимки пацанов, показал кулак и твердо отрезал: «Увижу, что голубиться начали, яйца оторву!». Проверять достоверность никто не рискнул. А Ромкина выходка была даже не ужимкой, это было почти, как там, на ночном выезде у клиента. И посягательство на равного себе могло запросто соединить два мира. Что, конечно же, сами пацаны ни в коем разе не желали. Поэтому, Ромка был обречен, и пока Ленька лупцевал его от души, пацаны не вмешивались. Хотя кричали до хрипоты и сами хотели накостылять отступнику.
— Вмажь ему, Леньчик! Сбоку! Так! Дай я звездану!
Но, когда, осознав, что терять ему нечего, Ромка попытался встать, из толпы посыпались удары. Ромку стали бить все, и продолжаться это могло бесконечно долго, но тут в зал вошел Марк.
— Что тут у вас?! А-ах! — Марк замер от ужаса. — Прекратить! Я вам приказываю, немедленно прекратить!
Гнусавый вопль потонул в громких криках. Марк уже и забыл, когда так сильно напрягал голосовые связки, но это не помогало — его никто не слышал. Он кричал, но дети не реагировали — его для них просто не было. Марк затрясся — то, что происходило, напоминало ему петушиный бой. Мальчики дрались. Его лапочки и молодцульки, дрессированные месяцами, мордовали друг друга до крови. «Боже мой! Они опять взялись за старое. Вспомнили уличные привычки и устроили зверское побоище. Или, может, опять — этот бешеный?!» Мимолетный взгляд узрел Пашку в углу. Мальчик даже не смотрел на драку: сидел и чему-то улыбался. Марк удивился еще больше: «Тогда кто?!».