— Ну что… Потрепались у прилавка о том о сем. Когда вышли из магазина, подкатил черный «сааб», из него вылез мужик, помахал нам рукой. Как выяснилось, это был ее муж.
— Что за мужик?
Малек прикрыл глаза.
— Мужик и мужик… Средних лет. Одет стильно. Темный пиджак, светлые брюки, белая майка… Внешне как будто очень простенький гардероб, но на самом деле очень импозантен и явно недешев. Вроде бы обрадовался, что встретил соотечественника, предложил прокатиться по набережным. Мы прокатились, потом закусили в рыбном ресторанчике. Вот, собственно, и все.
Он умолк, постукивая пальцами по рулевому колесу.
— Это очень богатые люди, — тихо произнес он после долгой паузы.
— С чего ты взял?
— С того, что из ресторанчика мы поехали в их резиденцию.
Малек пустился в описание роскошного особняка из белого мрамора, старинного, выполненного в испанском стиле, — внешне строгом и даже несколько суровом — он ослепительно белел на пологом холме в окружении пышной субтропической зелени, и к нему вела мраморная же лесенка, взбирающаяся вверх через несколько белокаменных террас, украшенных цветниками, а в ее оснований на двух приземистых тумбах сонно дремала парочка меланхоличных мраморных львов… Изваяния эти настолько, видимо, врезались в память Малька, что он начал живописать их в деталях, и мне пришлось его оборвать.
— Ты уверен, что это их дом?
— Не их. Какого-то делового партнера ее мужа. Точнее сказать, его патрона. — Он многозначительно глянул на меня. — Если твой патрон имеет возможность покупать такие белокаменные особняки на Лазурном Берегу, значит, ты сам далеко не бедствуешь.
— Ну хорошо, давай вернемся в наши пенаты. Вы с ней о чем-то переговаривались, там, в пивной.
— Ах это… Все вышло случайно. Она остановилась взять бутылку минералки, узнала меня. Мы немного потрепались.
— О чем?
— О тебе.
Некоторое время я соображал, что бы этот интерес роскошной мадам к отдыхающему в дрянной забегаловке Харону мог означать.
— Она спросила, кто ты такой, — пояснил Малек. — Ну я ей и рассказал.
— Догадываюсь, в каких выражениях ты меня описал.
— В тех самых — уж извини за откровенность, — каких ты заслуживаешь. — Он осекся на полуслове и покосился на меня.
Я дружески похлопал его по колену:
— Давай-давай, колись… Я питаю слабость к комплиментам.
— Ну что… — надув губы, раздумчиво произнес Малек. — Сказал, что ты форменный раздолбай. Что любишь поддать.
Я кивнул: да, после возвращения из госпиталя я здорово пил.
— Что у тебя, в сущности, нет ни кола ни двора, — продолжал монотонно перебирать мои достоинства Малек. — Что по теперешним меркам ты человек почти конченый — в том смысле, что в этой жизни, где нужно сутками вкалывать, у тебя нет никакого будущего. Что если ты от бомжа чем-то и отличаешься, то разве от тебя пока не воняет псиной. Что ты, наверное, по-своему счастливый человек, потому что живешь, как сорняк под забором, и тебя такой образ жизни вполне устраивает. — Он помолчал и, прищурившись, метнул на меня быстрый взгляд. — Я не прав?