Она подняла лицо к небу и умолкла, должно быть пролистывая в уме скорбные страницы той писанной водкой, кровью, любовным потом и брызгами семени книги, какую она открыла десять лет назад, когда волна нищеты подхватила ее в бедной Молдавии и выплеснула в нашу реку, в темных ночных водах которой стыли витринные огни роскошных бутиков и дорогих кабаков, рассекаемые форштевнями мощных пирог марки «мерседес», «опель», «ниссан» или на худой конец «Жигули», ловцы золотых рыбок уводили ее, купленную за полсотни долларов, в своих садках к диким своим первобытным пещерам, обжитым такими же, как они, неандертальцами, к ритуальным кострам, к шаманским завываниям Modern Talking, чтобы утром, обглодав до костей, выкинуть ее скелетный остов на прохладный речной песок, и бог же ее знает, как ей удавалось нарастить потом на тех костях новое мясо и оживить жилы толчками прохладной — как у всякой профессионалки — рыбьей крови. Так или иначе, она сама теперь держит садок с золотыми рыбками в тихой заводи нашего двора.
— Не спится?
— Да. Эта ночь полна романтики, — кивнул я, припомнив, как рука клиента юркнула одной из золотых рыбок под юбку. — Но меня сейчас одолевают сугубо прозаические мысли. — Кивком я указал на свой «Урал». — Этой пироге надо бы где-то пришвартоваться. Может, у тебя в подвале?
— Давай, почему нет.
В подвал от уровня тротуара катилась параллельно лестнице пологая заасфальтированная горка — наподобие тех, что иногда устраиваются в подземных переходах, чтобы молодые мамаши могли катить по ним коляски. Не знаю, зачем она понадобилась дворникам, но пришлась очень кстати.
Заведя «Урал» в сухой бетонный док, я поставил его у стены и огляделся. Подвал был тускло освещен голой лампочкой под низко нависающим потолком, ее ленивый снотворный свет мягко ложился на девочек, сидящих на корточках у бетонной стены, придавая их лицам какой-то желтоватый, типично покойницкий оттенок. Присесть тут было негде. Должно быть, эти дети подземелья вот так и сидят тут ночь напролет, как курицы на насесте. На меня они смотрели тускло и сонно, явно не чуя во мне клиента.
— Хочешь? — спросила за спиной Анжела, не вдаваясь в подробности относительно предмета хотения. — Выбирай.
— Спасибо, в другой раз. — Я направился к выходу, но, вдруг спиной почувствовав почти ощутимое давление чьего-то взгляда, споткнулся на ровном месте и обернулся.
Это была светловолосая хрупкая бледнолицая девочка, в невзрачной внешности и скомканной позе которой сквозило какое-то близкое мне по духу растительное начало: она явно тоже относилась к миру флоры, однако родовую ее принадлежность определить все не удавалось — потому, наверное, что взгляд ее неправдоподобно голубых глаз был настолько ясен, прозрачен и интонационно красноречив, словно у поверхности его струился монотонный молитвенный текст и испарялся немыми шепотами с бледных и удивительно подвижных губ.