— Ты что, железный? — донесся до меня откуда-то издалека голос охранника.
— Хуже, брат. Я деревянный. — Резко крутанувшись вокруг своей оси, я пяткой нанес ему удар пониже уха вовсе не из желания ударить или сделать больно, а просто сработал рефлекс; и. он отлетел к столу, но отключился не вполне — стоял на полу, опустившись на одно колено, и мотал головой.
Я взял его за галстук и, резко двинув рукой, вздернул ему подбородок. Судя по объемному, не направленному в конкретную точку пространства, взгляду, он был в легком нокдауне.
— Сейчас я тебя отвезу на другой берег, — произнес я как-то очень буднично и, все еще удерживая в левой руке его галстук, костяшками пальцев, правой руки врезал ему точно в переносицу.
Послышался легкий хруст. Видно, я сломал ему нос — опять-таки вовсе не желая покалечить его, а просто не стоило ему попадать под горячую руку, но он по глупости попал, издал мучительный стон, глаза его закатились. Он обмяк, но я не дал ему упасть. По-прежнему крепко сжимая в кулаке галстучный узел, я размахнулся и опустил кулак ему на темя. И только после этого расслабил пальцы левой руки.
Лишившись подпорки, он ткнулся лицом в пол.
С минуту я стоял над телом, потом подхватил его под мышки, усадил в свое кресло, подвинул стол так, чтобы на него можно было обрушить массивный торс.
— Отменно! — донесся до меня негромкий, но твердый голос.
4
Принадлежал он человеку, на которого я мельком обратил внимание по дороге от метро до шатра, он фланировал неподалеку от увитой диким виноградом низкой изгороди, отсекающей от улицы пространство пивной, обмахиваясь газетой и время от времени поглядывая на часы, — наверное, кого-то поджидал. На вид ему лет сорок пять, крепко сбит, выше среднего роста, здоровый цвет жестко очерченного лица, прохладный взгляд серых проницательных глаз. От него исходил настоянный на каком-то сухом, древесном аромате запах дорогого мужского одеколона, в целом он в своем светлом, идеально сидящем костюме производил впечатление вполне благополучного бизнесмена.
— Отменно! — повторил человек, обогнув ограду, зашел под живительную тень шатра и уселся за свободный столик. Измерив меня внимательным, придирчивым взглядом, он ни с того ни с сего четким командирским голосом отчеканил: — Звание?
Вопрос прозвучал неожиданно и сбил меня с толку.
— Ну, допустим, старший сержант.
— Садись, сержант! — Он властным кивком указал на свободный стул. — Я в прошлом — полковник, хоть и в запасе. Но независимо от этого — можешь считать, это приказ.
— Да хоть генералиссимус! — усмехнулся я и тем не менее присел за столик, а он обвел медленным взглядом расслабляющихся за столиками посетителей шатра и едко, словно от приступа язвенной болезни, прищурился, уставившись на шумную компанию тинейджеров, которые сидели наискосок от нас и, судя по плавно-размашистой и несколько заторможенной жестикуляции, уже успели влить в себя литра по два пива каждый: ребята беспрестанно сорили матерными словечками, которые распускались в их речи настолько естественно и просто, будто обширный словарь инфернальных выражений они впитали с молоком матери. Мне кажется, я верно истолковал взгляд собеседника: он явно из той породы наших граждан, что спят и видят, как бы всех поставить в строй, выстроить в шеренгу — и этих юных алкашей, и ту девочку с копной соломенных волос, с которой мы сидели на парапете, наблюдая за игрой в сокс, и меня тоже, и потому я тихо ему сказал: