— А что это у вас? — кивнул я в сторону второго шлюза.
В его лице возникла улыбка официанта, намекающего на чаевые.
— А то вы не знаете! — шаркнул он ножкой. — Известно что, фейс-контроль. Вы один?
— Как же, один! — толкнул в спину бодрый голос Мальвины, и оставалось только поражаться произошедшей в ней перемене: от странной скованности и угрюмой какой-то сосредоточенности, что преследовала ее начиная с того момента, когда мы покинули ее дом, не осталось и следа — она словно вытаяла из тяжкого анабиоза и, подхватив под локоть, властно повлекла меня в притененный зал, под сводом которого блуждали звуки приглушенной музыки. — Манечка, салют! — приветственно помахала Мальвина пышнотелой мадам в облегающем платье болотного оттенка, фактурно и орнаментально походящем на змеиную кожу, фасон которого подчеркивал ее спелые, поистине рубенсовские формы. Манечка стояла у стойки бара и, тщательно прицеливаясь, сыпала на руку, точно в ложбинку на разветвлении большого и указательного пальца, соль, готовясь опрокинуть рюмку текилы. Мальвина, жестом взлетающей птицы распахнув руки, кинулась ей навстречу. Я повертелся на месте, раздумывая, чем бы себя занять, и уселся за утопающий в глубокой сводчатой нише столик, крытый красной бархатной скатертью, закурил, сдвинул в сторону толстоствольную свечку в серебряной плошке и обвел взглядом зал, в тылах которого, на низкой эстрадке, старательно мучил свои скрипки струнный квартет. Обстановка заведения и сама его атмосфера вызывала ассоциации с чопорным английским клубом.
Я так увлекся наблюдением за мерными движениями смычков, что на какое-то время потерял Мальвину из поля зрения и нашел ее наконец за ближним к бару столиком, где она на пару с рубенсовской женщиной вовсю хлестала текилу, причем обе уже. пустили побоку сопутствующие выпиванию кактусовой водки ритуалы, соль на руку не сыпали, дольками лайма не остужали ошпаренный рот, а просто и незатейливо, натренированным жестом профессионального алкаша, резко закидывая голову назад, метали в себя маленькие, на птичий глоток, рюмочки. Наконец Мальвина, оставив приятельницу коротать время с полупустой бутылкой текилы, нетвердой походкой направилась в мою сторону и, с картонной улыбкой устроившись на стульчике сбоку от столика, медленно облизнулась.
— Скучаешь? — уселась в кресло сбоку от стола и столь рискованно закинула ногу на ногу, что в глубоком боковом вырезе ее платья открылась до самого бедра стройная нога, туго обтянутая черным чулком, и я про себя отдал должное великой мудрости женщины, в широком смысле слова женщины, как особого психологического типа вообще, потому что Голубка, — помнишь? — особенно в моменты размолвок, вот так же провоцировала тебя, закидывая где-нибудь в гостях ногу на ногу и постреливая в тебя короткими, невинными взглядами, в результате, достигнув к моменту возвращения домой точки кипения, ты позорно бубнил что-то извинительное, встав на колени и потираясь подбородком о ее бедро, а она, опустив ладони на покаянную голову, милостиво позволяла твоей руке шарить у нее под платьем. Мальвина пьяненько усмехнулась, лениво переменила позу, придвинулась к столику, тепло ее ладошки вспухло на моем колене. Приоткрыв рот, она поводила кончиком языка по верхней губе, пока ладонь двинулась выше.