Крик.
Стоны.
И вновь тишина.
И вновь неподвижность.
Сколько вдохов-выдохов.
Долгих.
И медленных.
Через несколько вдохов-выдохов.
Тягостную немоту внезапно прерывает приглушенный вздох. Женщина говорит мужу: «Прости!» и мягко отодвигается. Не глядя на него, она высвобождается и отползает от тайника в угол, к стене. Она так и не открыла глаз. Ее губы еще дрожат. Она охает. Понемногу дар речи к ней возвращается: «Что опять на меня нашло?» Бьется головой об стенку. «Я и вправду бесноватая… вижу мертвецов… призраков… я…» Достает из кармана черные четки. «Аллах… что ты со мной делаешь?» Ее тело раскачивается взад-вперед, медленно, равномерно. «Аллах, помоги мне снова обрести веру! Сохрани от порчи! Вырви меня из иллюзорного мира сатанинских призраков и мороков! Как ты сделал это для Мухаммеда!» Она вдруг вскакивает. Делает круг по комнате. Выходит в коридор. Ее голос звучит на весь дом. «Да… он был всего-то посланником, как другие… их было больше ста тысяч таких же, как он, еще до него… тот, кому откроется нечто, может быть таким, как он… мне, мне это открывается… я одна из них…» Ее слова заглушает журчание льющейся воды. Она подмывается.
Входит опять. Очень красивая в пурпурном платье со скромной вышивкой — колосья и цветы по подолу и по краям рукавов.
Идет на свое место рядом с тайником. Тихая и спокойная, она начинает: «Я не пошла к мудрецу Хакиму, и к мулле не пошла. Тетя мне запретила. Она уверена, что я не безумная и не одержимая. Что нет во мне никакой затаившейся дьяволицы. То, что я говорю, что я делаю, это все диктует мне голос свыше, это он указует мне путь. И голос, звучащий из моей груди, — тот самый, что таился и скрывался тысячи лет».
Она закрывает глаза и, сделав три вдоха-выдоха, снова открывает их. Не поворачивая головы, обводит взглядом комнату, словно пришла, чтобы как следует осмотреть это место. «Я жду, мой отец должен прийти. Надо, чтобы я рассказала вам, вам всем раз и навсегда ту историю с павлиньим пером». В ее голосе больше нет нежности. «Но сначала мне надо заполучить его обратно… да, этим пером я и запишу повесть обо всех тех голосах, что звучат во мне и дают мне откровение!» Она начинает нервничать. «Это все то проклятое павлинье перо! Да где же он, этот мальчуган? Какого хрена мне делать с его гранатами? А с цепочкой?! Перо! Мне нужно перо!» Она встает. Глаза блестят. Как у безумицы. Выбегает из комнаты. Обшаривает весь дом. Снова входит. Волосы спутанные. Все в пыли. Она падает на матрас, лицом к мужниной фотографии. Берет черные четки и принимается перебирать их.