– Он замолчал и потом голосом, дрожащим от нетерпения, прибавил:
– Неужели ставка не стоит игры? Престол и принцесса! А для меня богатство и признательность вашего величества.
– Право, – вскричал я, – пока вы на земле, аду не хватает его главного беса!
– Подумайте об этом, – продолжал он. – Про себя скажу, что я бы не долго колебался, если бы дело шло об этой девушке! – и его наглый взгляд снова сверкнул по направлению той, которую я любил.
– Уходите, пока целы! – сказал я; но через минуту невольно расхохотался над смелостью его плана.
– Неужели вы бы восстали, против своего господина? – спросил я.
Он обругал Майкла словом, не подходящим к отпрыску хотя бы и морганатического, но законного брака и сказал почти конфиденциальным и, по-видимому, дружеским тоном:
– Он встал мне поперек дороги. Ревнивое животное! Клянусь, я чуть его не пырнул ножом вчера вечером.
Я совершенно овладел собой; я начинал узнавать кое-что новое.
– Дама? – спросил я небрежно.
– Да, красавица, – кивнул он. – Но вы ее, кажется, видели?
– Не видел ли я ее за чайным столом, когда кое-кто из ваших друзей очутился под столом?
– Что ж ожидать от таких дураков, как Детчард и Де Готе? Жаль, что меня там не было!
– А герцог вам мешает?
– Видите ли, – сказал Руперт задумчиво, – сказать по правде этого нельзя. Я собираюсь мешать ему!
– А ей больше нравится герцог?
– Да, глупая женщина. А теперь, подумайте о моем плане! – и с низким поклоном он пришпорил лошадь и поскакал за гробом своего приятеля.
Я вернулся к Флавии и Занту, размышляя об этом странном человеке. Скверных людей я знал много, но Руперт Гентцау остается единственным в своем роде. Если же встретится еще ему подобный, пусть его немедленно схватят и повесят. Таково мое мнение!
– Он очень красив, не правда ли? – сказала Флавия.
Она, конечно, не знала его так хорошо, как я, но я огорчился, так как думал, что его смелые взгляды рассердят ее. Но моя дорогая Флавия была женщиной, – а потому не рассердилась. Напротив, она заметила, что молодой Руперт очень красив, – каким, впрочем, этот негодяй действительно и был.
– Какое грустное было у него лицо, когда он говорил о смерти своего друга! – продолжала она.
– Лучше бы он заранее погрустил о своей смерти! – заметил Зант с мрачной улыбкой.
Что касается меня, я вдруг стал не в духе; чувство это было, конечно, неблагоразумно, так как я не более имел права смотреть на нее с любовью, чем наглые глаза Руперта. Мое скверное настроение продолжалось, пока, при наступлении ночи, мы не подъехали к Тарленгейму, и Зант не отстал от нас, чтобы наблюдать, не следует ли кто-нибудь за нами. Флавия, ехавшая около меня, сказала тихо с полусмущенным смехом: