— Да, вы занятный человек, — с усмешкой отозвался он. — И странно, что вы все еще живы.
— Мне и самому странно.
Я вдруг подумал о том, о чем давно пора было задуматься в свете событий последних дней.
— Что-то случилось? — спросил я. — Ты поймал тех, кто наведался в квартиру моего школьного учителя?
— Нет… Но кое-что случилось.
— Отчего это милиция опять заинтересовалась налетом на квартиру рядового пенсионера?
Он помолчал.
— Не телефонный разговор?
— Ты догадливый парень.
Я отметил про себя, что он перешел на «ты» и перестал заикаться.
— Возможно, ты что-то знаешь. Что-то видел. Что-то слышал. Что-то такое, чему прежде не придавал значения, но что поможет мне разобраться в ситуации. Может быть, встретимся завтра?
— Давай, почему нет?
— Хорошо. Встретимся на Лубянской площади… Мне там заодно надо повидаться с приятелем. — Он помолчал, потом все же решился: — Знаешь, я все-таки не понял — что за виртуальная женщина рядом с тобой? И почему ты называешь ее сиреной?
— Она торгует иллюзиями. Работает в службе «Секс по телефону». Я никогда ее не видел. Равно как и она меня. И тем не менее… между нами что-то есть.
— А женщины во плоти тебя не занимают?
— Женщины? Нет… — Я повесил трубку.
Этот страх от рождения вписан в мои генетические коды: я инстинктивно побаиваюсь, сторонюсь открытых ветрам пространств. В них слишком много пустого и призрачного, не замутненного голубоватым дымом дневных теней воздуха, в них негде укрыться от палящего солнца и постороннего взгляда.
Я повертел головой, выискивая, где бы укрыться.
Разве что в пыльном сквере напротив Политехнического музея — там можно перевести дух и скоротать время, созерцая витиеватые изгибы каменного ажура, украшающего музейный фасад. На фоне его пышности особенно сиротливым и бесприютным выглядел Соловецкий камень, гревший стариковские свои бока на желтом солнце, впечатление это усиливали увядшие красные гвоздики у его подножия. На лавочке, вытянув ноги и откинувшись на спинку, сидел средних лет человек в просторной полотняной рубашке навыпуск и с наслаждением шевелил пальцами ног в открытых сандалиях. Лица его я не видел, оно было скрыто под длинным козырьком бейсболки. Казалось, он мирно дремал, разморенный жарой.
— Не помешаю? — спросил я.
Человек указательным пальцем приподнял козырек, глянул на меня бесцветными глазами и разрешающе кивнул. Я уселся рядом. Мы долго молчали. Я смотрел на центр площади, где когда-то стоял памятник.
— Смешно и грустно, — подал вдруг голос сосед, проследив направление моего взгляда. Он снял кепку и, тщательно промокнул красноватый, влажный от пота рубец, оттиснутый на высоком лбу жестким рантом головного убора.