получат премию, гораздо большую, чем цена мины, вот и всѐ. Просто такой бизнес.
Когда Ершов подбежал к развороченной БМД, Довнар был ещѐ жив, хотя и без
сознания. Правая нога была почти оторвана в верхней трети бедра, левую раздробило
упавшей сверху крышкой люка. Пахло гарью, горелым мясом. И кровью. Крови вокруг
Юрки было столько, что сразу стало ясно: поздно, не жилец. А она продолжала толчками
вытекать из раны, Серега попробовал наложить жгут, но тут Довнар дернулся и затих уже
окончательно.
Н-н-ну как же так... Я ж ему говорил... Отпуск, Академия...
Ершова замутило, он встал и медленно побрѐл прочь, даже не подумав, что кто-то ещѐ
мог остаться жив и ранен. Его окликнули, обложили матюгами, он вернулся. Раненых не
было: четыре трупа, остальные - целы и невредимы...
- Ну, что, вспомнил? - Карп налил ещѐ по одной - Давай, помянѐм, стоя и не чокаясь.
Конечно, я его тогда не гнал. Не хрен ему было там делать. Но - разрешил! Но пустил! А, значит, виноват. Перед матерью его, перед женой его, перед дитями неродившимися -
виноват! Понял, Ершов?!
- Так точно, понял. Только... Извините, н-непривычно как-то... Н-нас же всегда учили: если Родина пошлѐт, то...
- Правильно учили. Пошлѐт - пойдешь! А пока не послала - сиди и не дѐргайся!
Знаешь, я уже старый, шестой десяток на днях разменял, больше тридцати лет в Армии, до
хрена видел. Погибших друзей, калек, их жѐн, детей. И их мытарства по всяким конторам за
пенсиями по утере кормильца, по инвалидности. И как-то однажды вдруг понял: Родина - это
не берѐзка за окном, не страница из букваря, херня это всѐ, поэзия! Родина - это вот та сука
из собеса, которая измываться над тобой будет, не дай бог, если что. И всѐ, доктор, гуляй, спать буду, я и так тебе наговорил тут...
Стемнело. Серега медленно, чуть пошатываясь, потащился назад, в медроту.
Праздник кончился.