— Нам надо вернуться, — сказал я.
— Куда ещё вернуться? — мой компаньон был недоволен.
— К гончару.
— Брат, — сказал он, положив мне руку на плечо и заглянув мне прямо в глаза. — Если мы будем всё время возвращаться или сожалеть о том, что уже сделано, мы никогда…
— У гончара на стене рисунок.
— У пахаря тоже на стене рисунок.
— У какого пахаря?
— Не помню. Пахарей много.
— Ты не понимаешь. Там на рисунке… короче, мне надо его как следует рассмотреть.
— Ну что сказать, — сказал он. — Ценитель искусства, дитя муз. Сын у него в беде, а он будет картинки… Ладно, пошли, — быстро перекинулся мой компаньон, увидев, как изменилось моё лицо.
И мы побежали к дому гончара.
Надоело мне всё это уже порядком. Все перемещения бегом. Абебу Бекилы хреновы.
Сдохну я здесь.
Хотя нет, не сдохну. Потому что нельзя.
Мимо дома ткача, через кустарники, мимо свалки.
Мне вспомнилось, как я участвовал в зимней отраслевой Спартакиаде, защищая честь родной конторы. Первый день бежал индивидуальную гонку, а на второй эстафету. Издевательство над людьми, конечно, все эти спартакиады и прочие весёлые старты. Весь год куришь бамбук, и вдруг в один прекрасный день, согласно списку, представленному профкомом, трясешься в автобусе с коллегами, посмеиваешься при этом, дескать, подышим свежим воздухом, вечером, в день заезда на базу, само собой — за приезд, за удачный старт, за спорт и физкультуру, а потом, на старте, неожиданно для тебя самого вдруг прорезается в тебе неведомо где спавший весь год спортсмен. И ты надсаживаешься на этой лыжне, стреляя лыжами-деревяшками, полученными на местной базе, и не хочешь уступать лыжню, а уступив, пытаешься зацепиться за этим молодым на пластике и в гоночном комбинезоне, с подозрительно техничным ходом, это в каком-таком учреждении такие работают? — и отстаёшь на каждом шаге, и терпишь-терпишь, чтобы на финише королём пронестись последние пятьдесят метров. На следующее утро с лёгким ужасом думаешь о том, что вот опять бежать тот же трешник, только в эстафете, мама моя, да я же сдохну! а на деле всё оказывается гораздо легче, чем ты думал, потому что вчера продышался как следует, и организм подтянулся чуток, пытаясь соответствовать внезапно изменившимся условиям существования.
Так вот к чему я всё это. Я в этом мире второй день. И всё бегом. И всё никак не втянусь.
Господи! как ноги-то болят.
XI
— Есть, — сказал я тихо.
— Что такое? — спросил гончар. Мой компаньон никаких вопросов не задавал, но всем своим видом выражал заинтересованность.
Я аккуратно снял рисунок со стены, положил его на стол и разгладил ладонью. Где-то на заднем плане сознания мелькнула мысль: бумага офисная, плотность восемьдесят граммов на квадратный метр, откуда?