Я человек эпохи Миннезанга (Големба) - страница 31

На первую страницу

«Между тем как вздыхает забота…»

Между тем как вздыхает забота
в кузовах голубой тишины, —
неким ангельским чувством
полета небожители наделены.
И о чем они плачут ночами,
знают только лазурь да судьба;
и как крылья у них за плечами
вырастают земные гроба.
Человек, обретающий крылья,
дьяволеныш кошмаров земли,
вознесись над бесплодною пылью
и развейся, истаяв вдали.
Перехожий, прохожий калика,
не вступая с вселенною в спор,
перед святостью Божьего лика
опусти свой двусмысленный взор.
Обреченному жить неохота,
но в шатрах голубой тишины
неким сказочным чувством полета
небожители наделены!

ЯЩИК ПАНДОРЫ

Люблю деревянный ящик,
эфирных приют голубей,
веселый вокзал настоящих
и выдуманных скорбей.
Люблю стоголосое пенье,
лингвистов таинственный вой,
живые аккорды шопеньи
над полузаснувшей Москвой.
И это Попова наследство,
волшебную эту молву,
невнятную музыку детства
печалью своей назову!
Люблю я смычки лимитрофьи,
тоску канифоли сберечь –
Шопена лирический профиль,
певцов замогильную речь!
Вселенную снова облапив,
разбив элегический лед,
шеллачной пластинкой Шаляпин
из пышного гроба встает.
Люблю золотые раздоры,
разрядов тревожную грусть —
и весь этот Ящик Пандоры,
как в детстве, учу наизусть.

ОБРАЗ КОРАБЛЯ

Не призрак длинного рубля
влечет в далекие скитанья,
а некий блеск, земное таянье
и водный образ корабля.
Он где-то там – на грани вод,
описанный в житейских книгах,
он где-то там – на грани вод,
в атмосферических веригах
еще не узнанный – плывет.
Не призрак длинного рубля
меня влечет в простор стихии,
а подчиненный мусикии,
предвечный, как зрачки сухие,
морозный образ корабля.
Плыви. Отчаливай. Звени.
Томись в девическом законе
и в паруса на небосклоне
лазурь безумья заверни!

ТРЕЗВЫЙ КОРАБЛЬ

Нет, я не оклик чайки жалобный,
не опьяненный небосвод:
я волжский, рейсовый, трехпалубный,
я пассажирский теплоход.
Мне нипочем волны качание –
куда желанней и милей
трудолюбивое урчание
моих могучих дизелей.
Взойди смелей – я понесу тебя
сквозь сутки ясности и тьмы,
сквозь все хитрое плетенья сутеми,
от Углича до Костромы!
Мы, юные, не плещем плицами
былых фультоновских колес,
и перед нами, светлолицыми,
вовсю распахнут нижний плес.
И, меж водой и небом плавая,
как песня влаги и земли,
неспешно движутся кудрявые,
разлапистые Жигули.
Плыви за нами, теплоходами,
и за буксирами вослед,
и всей душою слейся с водами,
прозрачным стань, как звездный свет.
Ах, как теплы ночные поручни,
как звезд печальна череда,
как всё, что было горькой горечью,
уносит волжская вода!
Во мгле усеянная бликами,
светясь мирьядами огней,
уносит вдаль река великая всё,
что ты вымечтал над ней.
Следующая страница