А ведь человеческая судьба дороже всех денежных исчислений. Хоть в миллиардах бери, хоть в триллионах. Туманова всегда злило, когда при нем затевали разговоры про «сонную Россию». «Я встречался в Америке с художником Шемякиным, – говорил Туманов, – на Западе оказались Целков, Неизвестный, Барышников, Ростропович. Это же отсюда люди, наши они, ставшие украшением мировой культуры. Там они получили больше возможностей проявить себя…»
Жена как-то попеняла: «Что ты никак не остановишься, все бьешься головой о каменную стену? Пробьешь – а вдруг там опять не простор, а тюремная камера?»
Может, она была права?
«Я редко вижу сны, – говорил Вадим Иванович Туманов. – За прошедшие годы Володя Высоцкий снился мне только раз… Стоял в каком-то пиджачке у своего дома на Малой Грузинской. Вроде вечером это было. Но встретились мы не как всегда. Веяло каким-то холодом… Мы стояли друг перед другом, и я думал: Володя, чего ты ждешь, почему не приглашаешь к себе?» Утро туманное…»
«ПОЖИВЕМ ЕЩЕ, БРАТИШКА. PO-GI-VOM…»
Михаил Шемякин
«Миша шел домой и повстречал вдруг собственного
отца… Полковник в отставке спрашивает:
– Откуда ты, сын, и куда?
– Домой, – отвечает Миша, – из психиатрической
клиники.
Полковник сказал:
– Молодец!
И добавил:
– Где только мы, Шемякины, не побывали! И в бою, и
в пиру, и в сумасшедшенм доме!»
Сергей Довлатов. «Записные книжки»
В питерской клинике имени Осипова боцман Крыса считался старожилом, лежал там безвылазно уже лет семь. Никто, даже врачи, толком не мог объяснить причину его внезапного душевного расстройства. Матросы судна, на котором служил Крыса, утверждали: был вполне здоровым, нормальным мужиком, вечно балагурил в кубрике, но как-то вышел на палубу – и в момент свихнулся, оказался в лечебнице… Внешне болезнь проявлялась в агрессивности, сочетавшейся с жуткой боязнью подхватить какую-нибудь заразу. Он запрещал к себе прикасаться, кутался в восемь халатов. Если до него кто-либо случайно дотрагивался, Крыса в бешенстве срывал свои одежды и требовал, чтобы санитары их немедленно дезинфицировали. У него были красные, налитые кровью глаза, отчего и кличка приклеилась. Выбирая будущую жертву, Крыса долго и внимательно присматривался к своей добыче, изучал, как подопытную тварь.
Вот этот паренек, который вечно таскал с собой карандаши и листы бумаги, его давно уже занимал, дня три-четыре. Стоит себе как перст посреди палаты в дурацких кальсонах, застегнутых почти у подбородка, тупо смотрит на свою мазню, изредка шевелит губами, словно молится, и снова что-то рисует.
Подгадав подходящую минуту, Крыса неслышно подошел к парню, сгреб за шиворот и рявкнул прямо в ухо: