А потом была их последняя встреча весной 80-го в Париже. Вернее, предпоследняя.
Отходя от очередного загула, Шемякин все же нашел в себе силы позвонить домой. Вместо ожидаемых упреков услышал от жены: «Ты знаешь, а Вовчик-то на буйном…»
Первый же порыв: срочно увидеть Владимира!
Каким-то чудом Шемякин добрался до знаменитого госпиталя Шарантон, где когда-то лежал сын Марины Влади. «И вот я стою перед громадным таким, мрачным зданием, – рассказывал Михаил. – А там, где-то в середине, сидит Вовчик, к которому мне нужно пробиться, но как? Во-первых, у меня – такой первобытный страх, по собственному опыту знаю, что такое психиатрическая больница; во-вторых – все закрыто. Я перелезаю через какие-то стенки, ворота, бочком, прячусь между кустов сирени… Вижу – какая-то странная лестница, я по ней поднимаюсь, почему – до сих пор не могу понять, это чисто звериная интуиция! – поднимаюсь по этой лестнице до самого верха, почему-то там – железная дверь и маленькие окошечки, в решетках. Я в них заглядываю – и вдруг передо мной выплывает морда такого советского психбольного. Он мне подмигивает так хитро из окошечка: «Э-э-э!» – и так двумя пальцами шевелит. А ему тоже: «Э-э-э!» Мол, давай открывай, чего ты мне рожки строишь? У них – проще, чем в советских психбольницах, он берет – открывает дверь – за что-то дернул, а может, плечом нажал посильнее. Я вхожу. Вонища такая же, как в советских психбольницах – инсулиновый пот. И я по коридору почему-то сразу пошел налево, и вдруг у окна в пунцовой байковой пижаме – Вовчик стоит… Он обернулся: «Миша!»… Он повел меня к себе в палату, в такой… закуток. Я говорю:
– Что? Вот так-то…
А он:
– Да… Да… Вот, напоили!..
И вот так – он сидит, а я говорю:
– Ну что? Что? Все нормально, все будет хорошо…
А он мне:
– Мишка, я людей подвел!
И заплакал вдруг. Я спрашиваю:
– Каких людей?
– Да понимаешь… я там обещал кому-то шарикоподшипники достать для машины… Я так людей подвел!
– Вовчик, ну каких людей?..
– Ну, я могу достать, там, понимаешь… Они ж не могут! Я вот пообещал, я так людей подвел…
Даже в больнице, вместо того чтобы подумать: «Елки-палки! Где я очутился?» – он об этом плачет, в своей байковой пижаме красной… Потом он вдруг опомнился, говорит:
– Мишка, тебе нужно уходить!
– А что такое?
– Да ты знаешь, все-таки это настоящая психиатричка, ну – повяжут тебя, повяжут!..
Ну, бить не будут, но повязать могут! Я говорю:
– Знаешь, Вовка, я все думаю, что мы с тобой – какие-то никому не нужные птицы!
А он схватил меня за руку – у него есть такая песня о подстреленных лебедях – и говорит: