Впрочем, проблема, в общем-то, заключалась не столько в ужесточении общеполитической обстановки в стране, сколько в неопределенности, расплывчатости целей и задач зарождавшегося творческого коллектива. «Распались по собственной глупости, – бесхитростно объяснял Вильдан. – Радомысленский и Ялович начали спорить, кто будет главным. Делили шкуру неубитого медведя. Еще толком мы не оформились, а уже начались какие-то группировки. Сами себя на корню сгубили, хотя начинали очень хорошо». К репертуару они подходили достаточно строго – «Белая болезнь» Чапека, «Оглянись во гневе» Осборна… Позже Высоцкий привел в милицейский клуб, где квартировал новый театр, Василия Шукшина с его первыми драматургическими опытами. Правда, из этой затеи так ничего и не вышло.
Опыт совместной работы, пусть даже не слишком успешный, еще раз утвердил друзей во мнении, что в одиночку продержаться и выжить на густонаселенной актерской бирже практически невозможно. Талант сам найдет себе дорогу – слабое утешение для неудачников, самообман. Они договорились: отныне, раз и навсегда – работать артельно, а не порознь. Жить не порознь, а вместе, и если кого-нибудь берут куда-то, скажем, в кино сниматься, то он должен обязательно туда «продать» и друзей. Так понимали это братство и взаимовыручку и Абдулов, и Высоцкий.
Весной 1964-го Владимира после долгих проволочек утвердили на роль в фильм «На завтрашней улице». При этом начальник актерского отдела «Мосфильма» Адольф Гуревич (о котором говорили, что хорошего человека Адольфом не назовут) обещал выписать Высоцкому «волчий билет», если он сорвется.
Угроза срыва существовала. Всеми правдами-неправдами Абдулов со товарищи буквально навязались в съемочную группу. И летом шумная киноэкспедиция отправилась в Латвию, на побережье Даугавы. Там, в лесу, разместились по-походному, в палаточном городке, и это было удивительное лето. Правда, поначалу Высоцкий жаловался в письмах жене: «Никак, лапа, не посещает меня муза, – никак ничего не могу родить, кроме разве всяких двустиший и трехстиший. Я ее – музу – всячески приманиваю и соблазняю, – сплю раздетый, занимаюсь гимнастикой и читаю пищу для ума, но… увы – она мне с Окуджавой изменила. Ничего… это не страшно, все еще впереди. Достаточно того, что вся группа, независимо от возраста, вероисповедания и национальности, – распевает «Сивку-Бурку», «Большой Каретный» и целую серию песен о «шалавах». А Севка Абдулов получил письмо от геологов из Сибири – они просят прислать тексты песен и говорят, что геологи в радиусе 500 км от них будут их распевать. Так что все в порядке, и скоро меня посадят как политического хулигана…»