, смотрел злобно.
– Ты зачем повесил врачам лапшу на уши?
– А твое какое собачье дело?
– Да никакого, только Туналкин требует от меня заключения о твоей чернухе, и что я должен ему сообщить?
– Сообщай что хочешь, – процедил он сквозь зубы, – но помни, что мы в лагере, и тебя могут в одночасье и завалить.
– Ах вот ты как? Ну, тогда будь здоров.
Мы друг друга не поняли, и я пошел в санчасть и на двух страничках коротко и ясно написал заключение о работе «физика» и расписался. Начальница санчасти сердечно поблагодарила меня и извинилась за причиненное беспокойство – этап к ним в лагерь – и обещала завтра утром отправить меня «домой». Прощаясь, она протянула мне красивую, с маникюром, руку, и я поцеловал ее, как и следует воспитанному мужчине. Щеки ее слегка порозовели...
Вечером врачи пригласили меня на прощальный ужин, очень щедрый, надо сказать. Разговорам не было конца: о лагерных событиях и о событиях глобального масштаба. Все врачи, как и я, надеялись, что смерть главного тирана заставит рухнуть лагерную систему, мы были полностью единомышленниками, и спорить нам было не о чем. Обо мне они, оказывается, были наслышаны чуть ли не с первых дней моей работы на шахте № 40.
По моей просьбе врачи рассказали, со всеми подробностями, о событиях, происшедших в их лагере ровно год назад, 1 августа 1953 года. Шахта № 29 находилась примерно в двадцати пяти километрах к северу от Воркуты, а начальство Речлага не очень любило посещать отдаленные лагеря – дороги были плохие, и мороз, опять же... Это обстоятельство сказывалось в известной мере на внутренней жизни в таких лагерях: режим там был значительно слабее, оперуполномоченные МГБ и МВД работали, конечно, в меру своих сил, но их работа не особенно беспокоила заключенных. И начальник лагеря тоже не вмешивался в жизнь подопечного контингента, конечно, он исправно исполнял должностные инструкции, но без особого рвения. В общем, все держались принципа – зря заключенных не раздражать. Работают? Шахта план выполняет? Чего же еще? Однако внутри лагеря зрела идея добиться свободы любой ценой, тем более что главный виновник бед Сталин, слава Богу, издох наконец... Оперуполномоченные всех рангов явно проморгали заговор, не сумели выявить организаторов и изолировать их от общей массы. Заключенные создали глубоко продуманную организацию для руководства забастовкой, создали свои структуры, в том числе комиссию по распределению продовольствия, и в середине июля объявили начальству лагеря, что все заключенные на работу больше выходить не будут, за исключением рабочих на водоотливе и вентиляции шахты. Забастовочный комитет передал руководству Речлага запрос, чтобы к ним приехала правительственная комиссия, которой они и изложат свои требования. С любым другим высоким, но местным начальством комитет забастовщиков разговаривать категорически отказался, даже с начальником Речлага генералом Деревянко.