Мое место оказалось в середине барака, и к тому же на верхней полке. Все нижние места и все углы были заняты зыками с более высоким «служебным» положением, а я кто? – безработный карантинник...
Как ни странно, в лагере процветали шахматы, но для этого имелись объективные причины: начальство лагеря всеми путями искало возможности и средства занять чем-то заключенных в свободное от работы время, отвлечь их от мрачных мыслей. Начальство хорошо знало, что мрачные мысли и плохое настроение могут привести к противозаконным действиям. Все было в лагере запрещено, но шахматы, шашки и, конечно, домино всячески поощрялись. И, к своему удивлению, на стене в прихожей я прочел объявление, что все желающие участвовать в шахматном турнире могут записаться у помпобыта. Всего записалось шестнадцать человек. В шахматы я научился играть в детстве, но особых способностей не проявил, хотя до 3-й категории все же добрался, но эта категория – мой потолок, и постепенно к шахматам я охладел. В Ленинграде я дружил с гроссмейстером И. З. Бондаревским, частенько бывал у него дома, играл с ним и его друзьями в преферанс, ездил с ним и его женой за город. У него в доме я встречался с гроссмейстерами А. Толушем и П. Кересом, в шахматы с ними никогда не играл, но частенько наблюдал, как они разбирают интересные партии. Помню, Игорь несколько раз принимался учить меня играть по-настоящему – как надо оценивать позицию, как определяется ценность каждой фигуры и хода, пытался объяснять мне внутреннюю стратегию шахмат. Правда, еще до этих уроков я знал несколько дебютов и ловушек против слабых игроков. Но если говорить честно, осознав, что к шахматам у меня нет призвания, я потерял к ним всякий интерес. Но, как бывает в жизни, именно шахматам я обязан тем, что остался жить на нашей грешной земле...
Наш турнир в бараке прошел без осложнений, и вдруг я обнаружил, что выиграл все партии и занял первое место. Правда, последняя партия прошла с некоторыми трудностями, играл я с помпобытом – старостой нашего барака – и позволил расслабиться, в середине партии зевнул ферзя. Мой противник страшно воодушевился, стал злорадно потирать руки, предчувствуя победу, но я собрался с мыслями, взял себя в руки и буквально разгромил его.
Именно эта партия спасла мне жизнь. Об этом, правда, я узнал только через месяц. Среди блатных нашелся один, кто захотел устроиться в санчасть санитаром, и на своем толковище воры решили не считать его ссученным, но взамен он должен был для них воровать спирт и наркотики. В разгар этой сложной операции воры неожиданно обнаружили, что какой-то свежий фраер – то есть я – тоже метит устроиться в санчасть и что может перекрыть ему дорогу. Воры не сочли необходимым вступить со мной в переговоры, а просто решили меня зарезать. В награду исполнитель получил бы бутылку водки, не такая уж малая цена, учитывая общую «международную» обстановку. Ночной удар ножом – и утром меня вынесли бы в морг, и поди дознайся, кто ударил, ведь в бараке живет более двухсот человек... По воровским законам, подобные мероприятия разыгрываются в карты, каждому хочется поиграть с бутылочкой, и в момент игры к ним случайно подошел помпобыт, тоже наполовину «духарик», и они его информировали, на что играют, и показали бутылку. В этот момент моя шахматная победа спасла мне жизнь. Помпобыт чувствовал ко мне симпатию после своего поражения и объяснил ворам, что Боровский ходит в санчасть не в поисках работы – он инженер, а просто навещает друзей. А работать Боровский наверняка пойдет в мехцех, по специальности. Примерно через месяц он сам мне рассказал об этом, причем не изображал из себя благодетеля, просто рассказал, и все, а еще через месяц один из воров, с которым я обедал в столовой, хитро посмотрел на меня, улыбнулся и доверительно сообщил: