– Завтра едем в Палоск! – на ее языке это был Павловск. – Какой там паркет! – продолжала она.
В какой-то степени она соотносила себя с царицей Марией Федоровной и хотела такой же паркет, бюро, маленький столик, веджвуд и все остальные предметы «Палоска». Она только не знала, что покойная Мария Федоровна, которой мы и обязаны изысканностью этого дворца, в подвальном помещении имела мастерские и сама вытачивала на токарном станке изумительные предметы и украшения. Мы объездили все дворцы в окрестностях Ленинграда, стояли с Андреем у могилы Блока на Волковом кладбище, гуляли по берегу Финского залива, вместе с чайками кричали – ка-а-ар! К-а-а-а-ар! И засветло возвращались в Ленинград.
Эрмитаж! Импрессионисты! Скорей в этот зал! Смотрим с Андреем на картины, прижимаясь друг к другу и разглядывая себя в отражении стекла. Потом, когда все собирались в нашем номере, ему нравилось показывать меня – как я хожу по залам Эрмитажа. Он становился в третью позицию, подходил к невидимой картине под стеклом, смотрелся в эту картину как в зеркало, поправлял прическу, облизнув палец, проводил по бровям и, вертясь всем телом, говорил присущие мне: да? нет? да? нет? нет? да? Этот номер назывался «Танечка в Эрмитаже».
На Петроградской стороне в однокомнатной квартире отмечали день рождения Белинского. Приглашенных, кроме нас, было двое – Юрский с Теняковой. Она всю ночь до рассвета твердила: «В мои лета –год без роли!». Белинский в обычном своем репертуаре: «Эта картавая блядь, сифилитик, сука рыжая, Ленин! Кому это все мешало?!» Андрей с Юрским читали стихи, и на рассвете мы все поехали на Черную речку – место дуэли Пушкина. Андрей стоял, как в декорациях, на фоне графически очерченных деревьев, бледный, сосредоточенный, сконцентрированный, внимая импульсам этой земли, которая, видимо, передавала ему что-то не вполне ясное, но очень важное, что заставило его не произнести больше ни единого слова.
И вот день отъезда. Пошли проститься с Исаакием, Петром, Невой. Андрей рассказывает: когда строили Исаакий, то мраморные колонны, обернутые в войлок, катили вручную из Финляндии. Посмотрели наверх – там Исаакий в миниатюре с Монферанчиком. На берегу Невы стояли под ветром, и я на прощание читала свои стихи, строчки которых уносил порыв ветра:
Что я люблю?
Чай с мятою,
Росу, траву несмятую,
Рассвет, Рожденье, Рождество,
Огонь свечей и торжество
Своей победы над собой,
День после ночи,
Свет над Тьмой,
И слезы радости, и смех,
И твой божественный успех,
Свистящий ветер над Невой,
И солнце над морской водой,