Однажды Майка не выдержала и предложила тусовщикам немедленно убираться восвояси, со всеми своими бутылками, сигарами и понтами. Так ее демарша сначала даже не заметили, а заметив, все внимание сконцентрировали на Сашке. Он же хозяин. А она — всего лишь его жена. Сашка, попав в неловкую ситуацию, как всегда, начал глупо улыбаться и пытался пустить дело на самотек. И лишь когда Майка сказала, что в противном случае квартиру покинет она, народ потихоньку разошелся. А любимый стал ныть и нести всякую хрень, что, мол, так себя в обществе не ведут, что это плохой пиар и что все должны жить дружно, особенно вдали от Родины. Это еще сильнее взбесило Майку, потому что настоящая Родина большинства Сашкиных друзей — в заднице. Ибо они — паразиты по определению, то есть родственники глистов.
Новое ее жилье было на порядок менее комфортным. Хотя — грех жаловаться. В стандартном двухэтажном бруклинском домике из темно-красного кирпича ей выделили комнату. Даже скорее квартиру, потому что вход в нее отдельный, со двора. Теоретически это хозяйственное помещение. Но все восемь деток Дворы-Леи уже давно выросли. У двух из них — дома по соседству. Так что площадь освободилась.
Майке там кажется очень уютно. Семь ступенечек вниз — счастливое число. Окна тоже есть, просто начинаются прямо от земли и выходят в крошечный задний дворик. Метров двадцать квадратных, не больше. Но восемь сортов замечательных роз Майка там насчитала, при том что садовника, как и любой другой прислуги, в этой весьма состоятельной семье не было.
Встретили ее замечательно.
Двора-Лея и ее муж, Исаак, очень обрадовались. Дети — тоже. Двое, которые живут рядом, уже забегали поздороваться. Двора-Лея приняла живейшее участие в ее положении, так что телефончики русскоговорящих акушеров и гинекологов, привезенные папиком, не понадобились: у Дворы были свои связи, основанные на личном богатом опыте.
Забавно, что оба врача, которым она показала Майку, были с русскими фамилиями — точнее, белорусской и украинской: Борткевич и Данько. Оба оказались евреями, Майка теперь четко разбирается в этом вопросе. В еврейских домах на косяке входной двери висит мезуза — такой цилиндрический пенал с вложенным в нее текстом из Торы: она, по мнению хозяев, оберегает дом от всех напастей.
Врачи не знали по-русски ни слова. Но когда Майка у гинеколога в его пыточном кресле вдруг слегка запаниковала, тот улыбнулся ей и чистенько пропел несколько слов из знакомой с детства колыбельной. Точнее, мотив был от колыбельной. А слова, повторяемые четырьмя — или более? — поколениями теперь уже нью-йоркских матерей, давно утратили свой украинский смысл.