— Перестаньте, перестаньте, Дикси! Вы спугнете фортуну. Мне все время кажется, что вот-вот сообщат о какой-нибудь ошибке… Ведь все это не может произойти со мной… Я — неудачник. И это известно всем.
— Ничего себе! Мне кажется, мужчины, глазеющие сейчас на вашу даму, думают обратное! Вы даже не оценили мое платье…
— Платье, платье… Чудесное платье, — рассеянно проговорил Майкл, озирался вокруг. Мы поднимались по широкой парадной лестнице, миновав роскошное фойе с буфетными столиками, на которых среди ваз, полных разнообразной фуршетной закуски красовались ведерки с шампанским. Вовсе стороны расходились залы с витринами, хранящие музейные ценности — сценические костюмы, балетные туфельки, дирижерские палочки знаменитостей.
Мне приходилось крепко держать кузена под руку, кидавшегося то туда, то сюда, как выведенная на прогулку собачка.
В ложе мы оказались одни. Внизу, в партере, среди пестрого ковра вечерних платьев с порхающими над ним мотыльками вееров словно побитые молью плеши зияли пустые кресла.
— У вас странные духи, — принюхался, пододвигая ко мне кресло, Майкл.
— А у вас — странное чувство юмора. Это моющая жидкость с дустом, которой опрыскивают драпировки. Приблизьте-ка свой натренированный нос вот сюда. — Я подставила шею. — Что?
— По-моему, «Коко Шанель». Только вы явно не злоупотребляете духами.
Я прищурилась на моего загадочного спутника:
— И Буше вы узнаете с полувзгляда, и Верди любите, с клавесинами на короткой ноге, и Феллини вам известен, и в парфюмерии вы спец. У самого тоже одеколон от Кристиана Диора, и очки себе выбрал не самые плохие. А костюмы такие вам специально выдают в КГБ, чтобы разыгрывать легковерных иностранцев. «Мол, российские мы ребята, консерваторы, скромняги».
— А вы неплохо информированы, — усмехнулся он. — Любите фильмы про Джеймса Бонда и русских шпионов?
Ни за что не проговорюсь, что уже лет пять дружу с российской эмигранткой из Риги, и знаю куда больше о его родине, чем успела выложить.
— Вот, кажется, начинают! — он подался вперед, высматривая дирижера, раскланивающегося публике.
Люстры медленно погасли, светились лишь занавес и оркестровая яма, в которой зарождалась и росла, набирая мощь, нестареющая, щемяще знакомая музыка. Кузен замер за моим плечом, стало ясно, что в подобном священном самозабвении он собирается провести весь спектакль. Я подавила зевок и унеслась в свои мысли, рассеяно глядя на сцену..
В покоях куртизанки вовсю гуляет «полусвет» — хохочут и поют подвыпившие гости Виолетты, сияют свечи, звенят бокалы, ломятся от бутафорских яств и цветов массивные серебряные вазы. За хором, изображающем нарядную публику, ходуном ходит матерчатый задник вместе с нарисованными на нем колоннами и окнами. На авансцену выдвигаются герои для исполнения дуэта, оба с бокалами в руках и хорошо заметным под игривой непринужденностью волнением. Они совсем молоды и я вижу, как сверкают в лучах прожектора глаза певицы. Ее голос рассыпается хрустальными колокольчиками, а рука, протянутая Альфреду, слегка дрожит. Да она влюблена! Меня не проведешь — эта девочка без ума от своего партнера. Парень совсем не плох и если бы не грубый сценический грим, придающий его облику нечто гомосексуальное, не эти алые губы и подведенные глаза, он мог бы, наверно, вызывать какие-то чувства… Я прислушалась — в голосе певца ощущался трепет подлинного чувства! Мне захотелось поделиться своими впечатлениями с соседом. Майкл сидел вполоборота к бархатному барьеру чуть сзади меня, так что я не видела его лица.