Нет, против расставания с тестем и тещей он ничего против не имеет, он как раз «за» двумя руками. Но вот к расставанию с Ленкой он совсем не готов.
Пылкая юношеская влюбленность, некогда подтолкнувшая его на создание семьи, конечно же, прошла. Она не может не пройти, и это закономерно. Такое случается со всеми практически. Но эта самая пылкая влюбленность как-то так очень удачно трансформировалась в приятную необременительную привычку. В привычку, с которой ему было удобно жить и менять ничего не хотелось. Во всяком случае, пока.
Ленку обижать нельзя, не следовало.
– Лен, ну прости меня, а? – заскулил Влад, наваливаясь животом ей на спину и запуская руки под ее бок, пытаясь повернуть жену лицом к себе. – Лен, ну что ты? Я же просто так сказал. Не хочешь, не ходи ты в этот спорткомплекс, черт с ним. Давай на диету сядем вместе. Я тоже не стану есть ничего такого, от чего женщины полнеют.
– Да при чем тут это?! – всхлипнула жена так горько, что у него самого в носу защипало. – Дело не в спорткомплексе, я бы с беговой дорожки не уходила, будь моя воля!
– Ну! И что тогда?
– А кто позволит-то? Кто?!
– Я! – Он все же повернул ее к себе, прижал, вытирая большим пальцем правой руки слезы со щеки. – Я твой хозяин!
– Это ты так думаешь, милый, – она уперлась лбом в его подбородок, стесняясь своего зареванного лица. – Эти двое думают иначе.
– Кто? Родители, что ли? – он усмехнулся. – Пусть думают, что хотят. Что мы, без них не проживем?
– Не проживем, не проживем, не проживем! – зашептала она почти истерично, снова заходясь в беззвучном плаче. – Они монстры, Владик! Они чудовища!!! Я их… Я их ненавижу!
– Ленка, прекрати, – попытался он ее остановить и даже слегка шлепнул по боку. – Нельзя так о родителях. Мне они чужие люди, но тебе-то – родные.
– Будь они прокляты!!! – вдруг совершенно спокойно, без слез, произнесла она и подняла на него глаза – холодные и непривычно жестокие. – Я часто мечтаю о том дне, когда их не станет. Совсем не станет, Владик. А в последнее время я не перестаю об этом мечтать. Совсем…
Совещание, назначенное на девять утра, началось в половине одиннадцатого. Удивления сей вопиющий факт почти ни у кого не вызвал. Разве что у Марии Ильиничны Ражевой, заместителя начальника отдела продаж. Но ее беззвучное гневное шевеление бровями, губами, щеками и подбородком никто всерьез не воспринимал. Почти все, присутствующие в приемной, считали ее блаженной.
Марии Ильиничне было уже за шестьдесят, пенсионные грядки по ней не просто плакали, а уже очень давно и надсадно выли, но в силу ее трудолюбия, безотказности и непретенциозности ее еще держали в замах отдела. Человек старой коммунистической закалки, Ражева была кристалльно честна, безупречно исполнительна и совсем не понимала, как можно утром прийти на работу с опозданием на полтора часа, с тем чтобы потом на эти полтора часа вечером задержаться. Существует же график работы, так? Существуют еще правила трудового распорядка и поведения на рабочем месте. Почему же они все так… Так нагло, вопиюще нагло все эти правила нарушают? Все! Все, начиная с руководителя!