Старик вдруг вскрикнул и, запрокинув голову, начал петь. Луговому стало не по себе. Ему казалось, что голос почтальона вот-вот сорвется или сфальшивит, не выдержав напряжения, которого требовал мотив. Но песня набирала силы, будто поднимаясь на крыльях, парила уверенно и красиво, как гордая птица беркут. Слов песни Луговой не разбирал, да и были ли они? Неловкость и боязнь прошли, и теперь он слушал старика с восхищением. В песне уже появились новые, грустные ноты, голос старика слабел. И Луговому показалось, что орел свернул крылья, несется камнем к земле. Песня окончилась на новом взлете. Нет, птица не разбилась о землю, она вновь взмахнула широкими крыльями и поднялась ввысь, к небу и солнцу.
— О чем пел, отец? — спросил Луговой. — О чем твоя песнь?
Не оборачиваясь к Луговому, старик закачал головой.
— О чем?.. Как сказать!.. Был Сабур, красивый и сильный. Все девушки аула засматривались на него, а он видел только одну — Алиму. Во всех аулах не было краше невесты. И она любила Сабура — чабана. Узнал старый бай про их любовь — и ударил гром. Какой такой жених без калыма? Он даже пасти овец не умеет. Половину отары волки перетаскали! Гнать такого в шею! И прогнали Сабура прочь. А бай взял себе Алиму восьмой женой... Вот о чем была песня, товарищ.
— Ну, а что же Сабур? — спросил Луговой, не видя конца в этой истории.
— Сабур? — Старик нахмурился. — Он поет о своей Алиме, чтоб не забывала степь и люди...
— Кто сочинил такую песнь?
Старик рассердился.
— Никто не сочинил! Сердце само поет, товарищ!.. Почему ничего не знаешь?
Они опять замолчали надолго. Впереди что-то поднялось над горизонтом, бесформенное и зыбкое. Луговой решился спросить, что это.
— Жаксы-Тау.
И вдруг в стороне Луговой увидел кипарисы, такие, как в Сочи, и возле них озеро, и на берегу дома.
— А это поселок, отец? — спросил Луговой.
Старик вздрогнул и недовольно ответил:
— Ничего нет. Жара аул делает. Зачем веришь, товарищ? Нельзя сам себя обманывать. — Старик помолчал и сердито посмотрел на Лугового из-за плеча. — Как жить будешь, товарищ?
Кипарисы, озеро, дома — весь мираж, сотканный полуденной жарой, растаял, и на месте его по-прежнему текло густое, зыбкое марево.
Для вас у меня нет должностей
Начальник экспедиции инженер Кузин сидел в землянке и составлял объяснительную записку к месячному отчету. Ему было душно. Зной, казалось, проникал не только через кошмы, которыми были прикрыты окна, но и через самые стены. И все то, к чему прикасался Кузин, — бумага, карандаш, стакан, — было теплым, словно назло ему нагретым.