Бабка вздохнула.
— И чего ты, Елена Павловна, все убиваешься! — проговорила она. Ей было жалко Котину, которую она очень любила. Бабка знала, что у Котиной был жених. Он остался в городе, и теперь от него не было никаких вестей: воюет ли он, убит ли.
— Чего тосковать? Был бы муж — дело другое... Вокруг тебя и сейчас неплохие люди. Хотя бы брат Илларион. Ревнует тебя. Наказал мне поглядывать за тобой. Как придет кто, так, говорит, поставь каганец на подоконник. Вот видишь! Только не выдавай меня, Христа ради. Строго-настрого наказал молчать про это. А я ведь знаю, никто к тебе не придет, потому что соблюдаешь себя...
Елена Павловна, побледневшая и встревоженная, с удивлением глядела на бабку.
— Напрасно он... — еле выговорила она. — У меня же...
— Ну и он, брат Илларион, неплохой. Ты приглядись.
Когда старуха ушла, Елена Павловна достала из тайничка крохотный блокнотик и записала мелким, убористым почерком:
«За мною ведет наблюдение и бабка Авдотья. Проповедник дал ей такое поручение. Она может выдать каждого, кто придет ко мне. Я должна немедленно предупредить Лесного. Как это сделать? У меня только один путь — это М. Я могла бы уйти в лес, попытаться пробиться к отряду, но мое бегство насторожит немцев, поставит под удар тех, кто, может быть, находится вне подозрений. Да, я должна ждать указаний. Меня не могут забыть. Теперь я догадываюсь, почему меня не отправили в Германию вместе с девушками села. Меня уже подозревали. И этот проповедник поселился здесь из-за меня. Я мучаюсь тем, что выключена из общей борьбы, что сделала еще так мало...»
...Дочитать за один присест привезенные документы мне не удалось: вошел Леонов.
— Николай Алексеевич, идемте в райком, — предложил он. — Секретарь просит доложить о ходе расследования. Вы сумеете?
Я не сразу отдал отчет своим словам, отвечая утвердительно. Я был слишком взволнован всем тем, о чем рассказывали документы.
— Конечно, — повторил я почти механически и спросил, мысленно возвращаясь к прочитанному: — Но причем здесь Хмара, какое он имеет отношение к делу?
— А вы посмотрите-ка вот этот протокол, и вам все станет ясно, — сказал Леонов и, взяв папку, нашел протокол опознания Шомрина. — Его карточка предъявлялась учительнице Яблочкиной.
— А это кто такая? — спросил я.
— Каролина Августовна? — переспросил Леонов. — Машинистка. Вы же читали! Она была разведчицей штаба партизанского движения. Немцы всерьез приняли ее за немку и верили ей.
— Так что она говорит?
— А вот читайте!
Три фотокарточки, наклеенные на листе. Фотокарточка под номером два — Шомрин. Ниже показания Яблочкиной: