Спустя несколько дней они очутились на том самом болоте, где ей осенью прострелили крыло. Как и раньше, болото сейчас кишело утками, и со всех сторон слышались их крики. Охотники снова таились в засадах, а привязанные подсадные утки снова и снова зазывали диких птиц. Опять один за другим раздавались выстрелы, и опять на рассвете появлялись охотники, нагруженные добычей.
Утка с селезнем задержались здесь только на один день. Утка словно бы припомнила свои злоключения в этих местах, и они отправились дальше на север.
Теперь она стала ненасытна. Равнодушная к своему другу, она ныряла возле берега — спокойная, целиком поглощенная поисками корма, уверенная в том, что селезень ее охраняет. Когда она ныряла на дно реки, ее короткий хвост торчал над водой, а красные лапки двигались как лопаточки. Иногда она выбиралась на берег, чтобы попастись на молодой травке, или улетала в поле, к разлившейся реке, которая, пропитав землю, вымывала набухшие пшеничные зерна.
Селезень следовал за ней с сердитым криком. Он был недоволен и раздосадован ее частыми перелетами. Порой его терпению приходил конец. Разгневанный, он яростно нападал на нее и начинал топтать лапами. С каждым днем он становился все более ревнивым. Плоть утки его распаляла, а ее равнодушие вынуждало его покачивать блестящей головой и самым унизительным образом молить о любви. Чтобы его успокоить и убаюкать, она пощипывала его голову кончиком клюва. Он же предупреждал ее о малейшей опасности. Зорко следил за каждым ее шагом и никогда не улетал первым. Почувствовав присутствие хищника или человека, он издавал тихие, полные беспокойства звуки — поднимал голову и внимательно наблюдал за приближающейся опасностью. В таких случаях она не улетала, а предпочитала скрыться в ракитнике, еще не уверенная в силе своих крыльев. А может, она надеялась на окраску перьев, которые, сливаясь с окружающей природой, делали ее невидимой. Пока она мешкала, селезень летал рядом, подвергая себя опасности быть подстреленным каким-нибудь охотником.
Случалось, что на болоте на них нападал ястреб. Они ныряли в воду и исчезали в тростнике. С десяти до двух, в часы, когда начинало припекать солнце, они спали рядышком, опьяненные запахом вешних вод и легких испарений, убаюкиваемые весенней песней проснувшейся реки. К вечеру они появлялись в окрестных лугах, где уже буйно поднималась трава, прикрывая небольшие лужицы, заполненные теплой водой и водорослями. А ночью продолжали свой путь на север.
Покорная и кроткая, утка подчинялась своему суровому и грубому любовнику, хотя и не привязалась к нему. Она оставалась замкнутой и недоступной, словно таила от него что-то сокровенное, чего ему никогда не суждено было понять.