Она постепенно растворялась в воздухе, а я плакала. Плакала, поскольку знала, что я должна делать, а ее слова возродили во мне жуткий страх и давящее чувство вины, которые я пыталась подавить в себе с того самого момента, как поехала в Шии Ду, с той минуты, как впервые почувствовала, что Бран в беде и нуждается в моей помощи. Что если я все же ошибаюсь? Что если мое упрямство принесет смерть моему сыну и вновь навлечет зло на народ Семиводья? Кто я такая, чтобы отвернуться от предупреждения самой Хозяйки Леса?
И тут я кое-что почувствовала. Легкое давление на мою руку, все еще сжимавшую ладонь Брана, словно его пальцы еле уловимо пытались обвиться вокруг моих. Мне это показалось? Его рука снова стала вялой и неподвижной. Наверное, это просто двинулся Джонни, который теперь свернулся клубочком на тюфяке, под боком у своего отца. Но нет, я была уверена, я была почти уверена, в том, что почувствовала. Я не могу сдаться. Я не сдамся. Я должна начать сначала, прямо сейчас, поскольку время бежит быстро, и дыхание Брана, кажется, замедлилось и ослабело — дыхание человека, мерно идущего своей последней тропой. Фигура в капюшоне отступила, но я чувствовала, что она все еще ждет там, в темноте. Наверное, она может позволить себе быть терпеливой, ведь, в конце концов, она получит своё, не так ли?
— Помогите мне! — прошептала я, и голоса вернулись, зазвучали глубоко и уверенно:
«Выходи из тени, воин. Твое задание еще не выполнено. Выходи из тьмы».
Я снова закрыла глаза.
«Расскажу… Расскажу историю… вот мальчик, он уже подрос. Он весь в синяках от побоев. Это потому, что он дурной, поганое отребье, которое все время нужно наказывать. Так говорит Дядя. Когда Дядя очень сердится, он запирает мальчика в подпол. В подполе очень темно. И тесно. Все теснее, по мере того, как мальчик растет. Он научился вести себя очень тихо. Он считает про себя. Он научился не плакать, не шмыгать носом, не двигаться, пока не откроется крышка и в подпол не польется яростный, ослепительный свет. Тогда его, скрюченного и вонючего, вытаскивают на свет и снова наказывают.
Там есть женщина. Мужчина бьет и ее тоже, и еще они занимаются ЭТИМ, хрипящим, толкающимся, липким, потным ЭТИМ. Дядя заставляет его смотреть. Дядя заставляет его смотреть на множество разных вещей. Мальчик клянется себе, что никогда не станет ЭТИМ заниматься. Это дурное дело, бездумное, животное, темное, как ужас там, в подполе. Если он будет ЭТИМ заниматься, то сам станет, как Дядя. Еще там какое-то время жила собака. Приблудилась холодной ночью и решила остаться. Шелудивая, тощая, с дикими глазами. В ту зиму мальчику было тепло спать, он зарывался в солому позади дома с собакой в обнимку. Днем собака ходила за ним по пятам, тихо, как тень.