– Отец, – сказал я мягко, – это была показуха. Вынужденная, сам понимаешь. Любому, кто красиво вещает о готовности умереть и о нежелании бессмертия, предложи сейчас вот жить сколько возжелает, куда вся философия смертности денется!.. Так ухватится, что не вырвешь обратно. Мы всего лишь ведем себя честно. И говорим честно, как чувствуем.
Он вздохнул еще тяжелее:
– Вот-вот, честно. А вся цивилизация и культура построены на лжи, сам знаешь. Говорить честно – это сразу со всеми до драки. Вы к этому готовы?
– Готовимся, – сказал я так, будто и это в моих силах. – Запреты рушатся все быстрее, люди все откровеннее. Наоборот, чем откровеннее, тем драк меньше.
Он посмотрел с сомнением:
– Какие-то вы простые…
– Мы?
– Ну да, – пояснил он чуть неуклюже, – современная молодежь. Мне кажется, мы были сложнее, одухотвореннее, что ли…
– То была не сложность, – сказал я, – или та сложность, что не усложняет, а запутывает и дает ложные ориентиры. При той якобы высокой духовности войны гремели не переставая! Истребляли друг друга везде и всюду. За веру, за честь, за Отечество, за лютеранство и против, за непогрешимость папы, за колонии, за свободы, нефть, справедливость… а сейчас, когда откровенничаем, большие войны прекратились, разве не так?
– Так, но…
Я бросил быстрый взгляд на часы:
– Прости, отец, надо идти.
Он вздохнул, но на губах проступила легкая улыбка.
– Кажется, догадываюсь…
– О чем? – сказал я с досадой.
– Гуманитарии спят дольше, – сообщил он заговорщицки, – на работу приходят позже, заканчивают тоже поздно.
– Отец?
Он в деланном испуге отстранился, замахал руками.
– Я что, я ничего! Хочу сказать, мне нравится твой выбор.
– Отец, ты даже не знаешь, кого собираюсь встретить!
– Девушку, – ответил он. – По тебе вижу. А то, что из гуманитариев, мне как медом… по салу. Сохранились же еще интеллигентные люди!
– Если гуманитарий, – сказал я, – то уже и интеллигент?
Мы обнялись, он видел, что мне нравится его похвала моей девушке. Торопился я в самом деле к Энн, заканчивает работу поздно, у них с этим строго, все проходят по старинке в девять утра и покидают офис в шестнадцать, а сегодня еще и задержалась часа на полтора.
Вообще-то, ее зовут Аня, Анна, но предпочитает сокращенный вариант, американизированный, в США даже президенты не стесняются уменьшать имена. Тот же Билл Клинтон на самом деле Уильям Джефферсон Клинтон, или в Англии был придурок из крестьянско-рабочей партии Тони Блэр, он еще всегда яйца чесал, держа руки в карманах, особенно когда разговаривал с женщинами, подчеркивая свою принадлежность к лейбористам, а что, вообще-то, он Энтони Чарльз Линтон, даже англичане не помнят. Там аристократы, как и вообще культурные люди, остались только в старых книжках.