Заключая свой труд, Веблен не смог обойтись без того, чтобы набросать физиогномический портрет такого немецкого аберрантного типа, каковые периодически возвещали «из бездн» о подобных религиозных пробуждениях.
Нравственно изуродованные личности… а в особенности те из них, кто прошёл школу особых классовых традиций и предрасположен воспитанием в духе особых классовых интересов, легко увидят достоинства и выгоды воинственных мероприятий и будут всячески оживлять традиции национальной вражды. Патриотизм, право силы и привилегированность сходятся, становясь тривиальными привычными истинами. Там, где случается, что индивид, одарённый непомерно раздутой врождённой основой такого характера, оказывается в то же время в ситуации, благоприятствующей развитию свирепой мегаломании, и, кроме того, обретает неограниченную безответственную власть и истинные привилегии, потворствующие его врождённым идиосинкразиям, то его склонности могут приобрести популярность, стать модными и при надлежащем упорстве и умелом управлении пронизать всё сферы обыденной жизни до такой степени, что всё население будет брошено в сети восторженно-агрессивных настроений (130).
На дворе стоял 1915 год, но Веблену уже грезились Добровольческий корпус, Юнгер и многое другое, им подобное.
Бывший до 1914 года убеждённым пацифистом, Веблен, к полному недоумению всех его коллег и друзей, резко изменил свои взгляды в 1917 году, когда Америка вступила в войну. Прикрывая своё одобрение действий администрации США завесой молчания и множества оговорок (131), он в заключительных главах вышедшего в 1917 году сочинения «The Nature of Peace and the Terms of its Perpetuation» («Природа мира и условия его длительного сохранения») выдвинул предложения, касающиеся длительного и устойчивого поддержания послевоенного мира.
По Веблену, Великая война дала Западу возможность избавиться от своего застарелого недуга. — династического духа, каковым — из всех прочих стран, по словам Веблена, — Германия была поражена в патологической степени.
Веблен убеждённо настаивал на том, что с германским династическим духом, вредоносность которого обусловлена его непомерным, фанатичным и непредсказуемым раздуванием, невозможен никакой компромисс. Этот дух следовало вырвать целиком — с корнями и всеми побегами. Немецкий народ, добавлял Веблен, склонён к доброте отнюдь не меньше, чем его остальные европейские соседи, но длительное и прискорбное приучение его к общепринятой схеме феодальной верности старшему, придало его коллективному разуму наклонность к звериному патриотизму, каковой «несовместим с сущностью человеческого бытия» (132). После окончания войны Германии предстоит отучиться от столь архаичных предубеждений. Средством, которое, по его мнению, могло сцементировать мирный союз западных народов, могло стать, как он сам выражался, «слияние путём нейтрализации». Это означало создание Лиги Наций, деятельность которой должны будут направлять Британия и Америка, — Веблен признавал только эти две страны на долгие времена столпами поддержания мира во всём мире, несмотря на серьёзные недостатки их несправедливо устроенных денежных систем. Допущенная в Лигу Наций «на правах равного» Германия должна сама отвергнуть монархию и воспитать из своих граждан «равных перед законом и не расставленных по ступеням жёсткой иерархии людей» (133).