Комната, которую он занял, была не намного больше, чем лошадиное стойло, и в ней находились только кровать и стул. А так же множество подушек с рюшками и оборочками, и лампа, украшенная женским рукоделием. Если бы он не был настолько болен, то просто сошел бы с ума в этой небольшой женственной комнатушке.
Gadjo, который принес его сюда… Хатауэй… был высоким стройным мужчиной со светлыми волосами. Его вежливые манеры и внимательность вызвали у Кева враждебность. Почему Хатауэй спас его? Что он хочет от цыганского мальчишки? Кев отказывался разговаривать с gadjo и принимать лекарство. Он отклонял любое проявление доброты. Он ничего не был должен этим Хатауэйям. Он не хотел, чтобы его спасали, он не хотел жить. Таким образом, парень только вздрагивал и тихо стонал, когда мужчина менял повязку на его спине.
Кев заговорил лишь однажды, и это случилось, когда Хатауэй спросил его о татуировке.
- Что она означает?
- Это - проклятие, - прошипел Кев сквозь зубы. - Не рассказывайте о ней никому, иначе проклятие падет и на Вас тоже.
- Я вижу, - в голосе мужчины звучала доброта. - Я сохраню твою тайну. Но скажу тебе, что как рациональный человек, я не верю в подобные суеверия. У проклятия есть только такая власть, которую дает ему сам человек.
Глупый gadjo, подумал Кев. Все знали, что отрицать проклятие означало накликать на себя еще большую беду.
У них было шумное домашнее хозяйство, полное детей. Кев мог слышать их из-за закрытой двери комнаты, в которой находился. Но было что-то еще… слабое, приятное присутствие поблизости. Он чувствовал, как это колебалось, вне комнаты, вне пределов его досягаемости. И он тосковал по нему, желая спасения от темноты, лихорадки и боли.
Среди шума детей, препирающихся, смеющихся, поющих, он услышал голос, от которого дыбом встали волосы на его теле. Голос девочки. Прекрасный, успокаивающий. Он хотел, чтобы она пришла к нему. Хотел, потому, что сам не мог пойти к ней, из-за ран, заживающих с мучительной медлительностью. Приди ко мне…
Но она никогда не появлялась. Единственными, кто заходил в комнату, были Хатауэй и его жена, приятная, но пугливая женщина, которая относилась к Кеву, как к дикому животному, которое случайно забрело в ее цивилизованный дом. Поэтому он и вел себя соответственно, отталкивая и ругаясь всякий раз, когда они подходили к нему. Как только цыган смог самостоятельно шевелится, он вымылся в миске теплой воды, которую они принесли в комнату. Молодой человек не ел перед ними, а ждал, пока они оставят поднос у его кровати. Все его стремления сводились к тому, чтобы поскорее выздороветь и сбежать.