— Там молодая хозяйка — домнишоара[2] Димитреску, — озабоченно произнес молдаванин, вглядываясь в похожее на дым от сигареты небольшое серое облачко, редеющее в воздухе. — Она, видать, нас опередила.
Я был неприятно удивлен. Ведь с вечера эта молодая особа якобы недомогала?! Или из-за своего высокомерия просто не пожелала встречаться со мной — каким-то болгарином? Последнее мне показалось наиболее правдоподобным. Обидевшись не на шутку, я уже был готов приказать моему гребцу повернуть назад. Но меня разбирали тщеславие и любопытство. Захотелось увидеть эту женщину, встретиться с ней лицом к лицу и даже просто испортить ей охоту. Поскольку наша лодка направлялась к тому же берегу, куда и ее, мы бы неминуемо распугали ей всю дичь по дороге.
Через минуту в заливчике появилась небольшая, выкрашенная в зеленоватый цвет лодка, замаскированная осокой и ветками, издали напоминающая плавающую зеленую корзину. В середине ее стояла барышня Димитреску с укороченной двустволкой в руках. Белый сеттер плыл перед лодкой, а она отдавала ему какие-то команды.
Заметив нас издали, девушка сердито повернулась к нам спиной. Наверное, засекла блеск линз моего полевого бинокля, с помощью которого я пытался рассмотреть ее лицо. Это ей явно не понравилось, она несколько раз взмахнула веслами и укрылась за густыми ветвями стоящей на берегу ивы. Моя лодка проплыла совсем рядом с этим местом. Наша встреча походила на курьез.
— Она сердится, потому что вы ей испортили охоту, — сказал молдаванин. — Очень гордая и строгая. Не изволите ли распорядиться повернуть назад?
Когда я отказался, он продолжил:
— Она никогда не берет с собой гребца. Отправляется на болото одна с этим проклятым псом, который кусается, как дьявол. В прошлом году он набросился на меня и начал рвать мой кожух. А она смотрела…
Молдаванин замолк и с каким-то отчаянием ударил по воде веслами. Лодка стремительно понеслась. Позади нас прогремели два выстрела. Это барышня продолжала палить.
— А она даже не подбирает убитую дичь, — неожиданно заявил мой гребец.
— Как же так? Неужели бросает ее? — удивился я.
— Оставляет там, где упала. Алекси, батрак, ходит потом и отыскивает ее для себя.
— Тогда зачем ей сеттер?
— Таскает его с собой — приискивать птиц. Вот так-то…
— Чудно!
Эта девушка меня заинтриговала. Какая надменность и презрение ко всему окружающему! «Откуда это? — подумал я. — Или врожденная жестокость и высокомерие аристократки, или новомодная эксцентричность?» Покорить такую женщину не представляет особого труда. Надо только суметь понять, что она мнит о себе, и соответственно — ублажать ее… Любовь, я считаю, это помешательство и очень часто помешательство на воображаемом идеале, который бывает необходимо воплотить в живой образ. Всякая красивая женщина уже привлекает нас к себе, и, даже если мы не питаем к ней никаких чувств, нам все равно хочется поиграть с ней в любовь. В этом отношении женщина доверчива, как ребенок. Что я должен был делать? Во мне взыграли амбиции. Я чувствовал себя уязвленным, задетым за живое. Всякий интерес к охоте пропал. Под предлогом, что мне все же хочется подстеречь зеленоногих куриц, я велел молдаванину загнать лодку в камыш, за которым пестрел тонкий ковер из водяных лилий. Но что-то неукротимо тянуло меня назад, поближе к барышне Димитреску.