Дамга добегала до леса и сбавляла ход. Она намеренно делала крюк по ложбине и пересекала пригорок в направлении, противоположном ее логовищу. Одна за другой отставали собаки, продолжая надрывно лаять и щетиниться. Она хорошо изучила каждую из них, узнавала их по голосу. И лишь когда за нею увязывалась беспородная зловредная собачонка, Дамга пыталась заманить ее в овраг, чтобы там разорвать на куски.
Кисловатое собачье мясо все же лучше, чем ничего, — это тоже свежая кровавая пища. Ведь Дамге требовалось теперь питаться за пятерых. Четыре сереньких живых комочка жадно впивались в ее отвисшие соски и, если молока не было, больно кусали их своими щенячьими зубками и сердито царапали лапками. А Дамге приходилось теперь часто голодать. Лишь изредка ей удавалось прихватить зайчишку или каменную куропатку, усевшуюся на яйца, но они не утоляли голода — наоборот, еще сильнее разжигали жажду свежего мяса. И тогда она, отгоняемая лаем собак и пастушьими криками, всю ночь носилась вокруг загона для овец, тщетно пытаясь хоть что-нибудь урвать. От бессилия и отчаяния волчица начинала выть, сидя на задних лапах, задрав высоко к небу морду, и ее жалобный стон постепенно переходам в крик ярости и злобы, которыми она, казалось, была готова затопить всю вселенную.
На высокой поляне, откуда хорошо просматривался весь этот девственный край — горный массив, покрытый похожим на вздыбленную шерсть лесом, глубокие овраги и речная долина, — Дамга останавливалась и оглядывалась по сторонам. Взгляд ее алчно ощупывал складки низин, поднимался к небу и устремлялся за горизонт, туда, где исчезала земля, необъятная, безграничная. Бывало, что она пускалась бежать без отдыха, все вперед и вперед — к солнцу, указывающему своим вечерним пожаром дорогу в забытый всеми мир, который ей так хотелось достичь. Она преодолевала бугор за бугром и выбегала на открытое поле. Тогда позади нее на небо выкатывался месяц. Волчица глядела на его окутанный тучками диск, останавливалась, чтобы повыть, и снова бросалась вперед, пока за ее спиной вновь не всплывало солнце.
Так она пробегала до шестидесяти километров за ночь, отсыпаясь днем в зарослях кустарника. Но, став матерью, Дамга прекратила свои ночные странствия. Какая-то неведомая сила упорно толкала ее назад, к логовищу, когда, промышляя по ночам возле сел, она вдруг оказывалась далеко от него. Охваченная приступом беспокойства и материнской нежности, Дамга едва ли не рысью с добычей в зубах, поскуливая, неслась к своему жилищу, сгорая от нетерпения поскорее увидеть своих детенышей.