Козел в самом деле был там. Из простреленного брюха его текла кровь, и под ним образовалась темная лужа. В выпученных зорких глазах животного была смертельная тревога. Сев на задние ноги, он слушал, как Кара Ибраим кряхтит в полуметре от входа в пещеру. Бока у козла ходили ходуном, шерсть на загривке встала дыбом. Вот пальцы потурченца вцепились в ребристый камень у входа, и козел, охваченный ужасом, отпрянул в тесную и неглубокую пещеру. Он высунул язык, облизался и фыркнул. Обмотанная грязным платком голова Кара Ибраима показалась перед входом в пещеру, он утвердился коленом на площадке и попробовал вползти внутрь. Но помешал ружейный ствол, зацепившийся за скалу. Тогда обезумевший от ужаса козел громко свистнул носом и со всех ног бросился к выходу. Серый ком ударил Кара Ибраима в грудь и оторвал его от скалы. Он полетел вниз и, перевертываясь и беспомощно маша руками, видел, что козел точно так же извивается в воздухе, но ему казалось, что козел не падает, а подымается к небу, словно возносясь к аллаху, а его самого послал на острые камни, в пропасть.
Лесная сказка
© Перевод Н. Глен
На краю лесной поляны, поросшей редкой травой, вздымался громадный бук. Его ствол, подобный колонне серого мрамора, возносился над остальными деревьями, теряясь в величественной, пышной кроне. Могучие корни, словно толстые ужи, широко расползались вокруг ствола и, впиваясь в землю, держали и кормили это чудесное дерево, самое высокое во всем лесу. По утрам, когда всходило солнце, его лучи сначала касались верхушки бука, а потом уже скользили вниз к другим деревьям.
На теневой стороне ствола росли твердые серо-коричневые грибы и лишайник; светло-зеленый мох, нежный, точно волосы русалки, свисал с нижних ветвей, на которых вздувались узлы, похожие на рубцы от старых ран. Пониже кроны на стволе темнело маленькое дупло, и каждую весну и осень над ним вырастали гроздья жемчужно-серых грибов — след какой-то давней болезни, перенесенной деревом.
В нижних ветвях бука несколько лет подряд гнездилась пара зябликов. Они таскали со ствола высохший мох, отслоившуюся от дождей и солнца кору, сухой лишайник и свивали круглое, точно шар, прочное гнездо. Оно висело на тонкой веточке, почти неразличимое среди сучьев и мха.
С раннего утра до позднего вечера самец пел восторженную и звонкую песенку. Она напоминала соловьиные трели. В легкой тени могучего дерева, словно под волшебным шатром из золотисто-зеленого шелка, в котором резвились солнечные зайчики, самец распевал, задрав головку, и его розовый зоб трепетал и раздувался. Черные его глазки блаженно закатывались, и можно было без труда увидеть, как серо-зеленый хвостик подрагивает в такт ударам его сердца. Веселое щебетанье разносилось далеко по лесу, смешиваясь с песнями других птиц. А тем временем в гнезде, где сидела самочка, из семи бледно-голубых яиц, мелких, точно лесной орех, вылупились птенцы.