— Ты рисуешь ее в слишком холодных тонах, — возразила Линда. То обстоятельство, что он говорил истинную правду, не имело никакого значения. Дочь почувствовала, что в данной ситуации обязана защитить мать.
— Хочешь сказать, я не прав? — гнул свою линию Филипп. — Ты помнишь, чтобы твоя мать хоть раз приласкала тебя, поиграла со своей единственной дочерью? Насколько я знаю, тебя отправили в школу в пять лет и предоставили самой себе. Есть что возразить?
— Ты… ты не знал их, — пробормотала Линда. Возразить действительно было нечего. Но очень не хотелось соглашаться с ним, а тем более поддаваться жалости к самой себе. Жестоко со стороны Уорнера бередить старые раны. Свою боль дочь Джона и Изабель запрятала глубоко-глубоко много лет назад. И отлично научилась справляться с жизнью. — Вообще-то я говорила о доме.
— Дом — ничто без его обитателей. Особенно этот дом. — Филипп откинулся назад, созерцая насыщенный цвет содержимого своего бокала. — Мой отец ценил свою крепость превыше других ценностей. А мне всегда казалось, что люди, жившие здесь, больше походили на призраков. Отец упорно изживал в себе все добрые, человеческие чувства и эмоции. — Уорнер взглянул на девушку и неожиданно усмехнулся. — Ты не выжила бы здесь, Линда Бекли. Мой отец учинил бы тебе приличную взбучку только за один твой вызывающий вид.
— Ты… ты не любил его? — спросила Линда.
Жесткие нотки, проскользнувшие в его голосе, удивили. Девушка признавала, что равнодушна к своим родителям — так же, впрочем, как и они к ней, — но уж если быть до конца честной, она не испытывала к ним такой неприязни, какую выражал сейчас к своим родителям ее собеседник.
— Я ненавидел его, — откровенно признался Филипп. — Мне было пять лет, когда умерла мать. И все-таки я помню ее. Помню бледное лицо, вечный страх загнанного зверька в глазах. Оглядываясь назад, я понимаю, почему мама прожила так мало. Даже ради меня она не хотела жить.
— Твой отец женился вновь — на папиной маме…
— Да, причем в год смерти моей матери. И как будто солнце заглянуло в дом. Твоя бабушка была яркой, красивой — как ты. Такие же блестящие волосы, такие же изумительные глаза. В ее сердце нашлось место и для меня. На какое-то время жизнь снова стала прекрасной. Я всюду следовал за старшим братом, а он с удивительным терпением выносил мои проказы. Я поклонялся Джону как герою и обожал твою бабушку.
— Что… что же произошло? — тихо спросила Линда.
Почему Филипп вдруг решил довериться ей, рассказав о своей жизни? Он производил впечатление самоуверенного, несгибаемого человека, а теперь горечь, звучащая в его голосе, неожиданно обнажила ранимую душу, тщательно скрываемую боль.