Внизу творилась кутерьма. Кто-то вел за руку Жанну, женщина глянула на бродягу, стоявшего на площадке трубы, махнула ему рукой. Несли на носилках ругающегося от боли так, что даже тут было слышно, Мыша, из цехов вытаскивали трупы убитых врагов и их оружие.
…Пора было спускаться, но бродяга не удержался и, встав во весь рост, перевесился через кирпичный борт и заглянул вниз, в зияющее жерло трубы.
Наверное, мало кто из людей получал по голове с размаха невидимым, но всесокрушающим тараном. У бродяги было примерно аналогичное ощущение. Мир вокруг сразу же померк, все звуки исчезли, кроме мерного, размеренного, непередаваемо тяжелого Дыхания Зла. Что-то темное, древнее, жуткое, воплощавшее в себе сконцентрированный демонический ужас таилось там, внизу, и не было того человека, посмевшего безнаказанно глянуть ему в глаза. Сама Зона провела своей рукой по распахнутой душе бродяги.
Шрам не помнил, как он очутился внизу, как спустился по расшатанной лестнице, рискуя сорваться и разбиться в лепешку, как стоял, шатаясь на ватных ногах, посреди двора завода, среди суетящейся толпы празднующих победу свободовцев. В его голове до сих пор пульсировали слова, которые кто-то, на миг глянувший на него из бездны, дохнувший Злом, вложил в его сознание:
«Иди ко мне… Ты обретешь то, что заслуживаешь…»
— Видишь дерево? — спросил Тайга, показав грязным узловатым пальцем на здоровенный ствол, лишенный листьев и веток, криво торчащий из земли. — Нам туда.
— Но… Там же опасно! — искренне возмутился Комаров, уже совершенно не понимая логики спятившего, как ему уже казалось, проводника. — Детектор фиксирует аномалию «разрядник». Ни один человеческий организм не выдержит удара током в несколько миллионов вольт.
— Ложись и ползи, душа твоя чернильная! — рявкнул Тайга и, показывая пример, распластался на сухой, жесткой траве.
Комарову ничего не оставалось сделать, кроме как подчиниться. Все бы ничего, да вот беда: годы кабинетной жизни и почти полное отсутствие физических нагрузок тяжелее ходьбы на пару километров или перетаскивания контейнера с образцами практически атрофировали его мышцы. Да что там говорить, Комаров не раз смеялся в кругу своих коллег над грубыми, как казалось ученым, солдатами, тратящими время на занятия гантелями, штангой, рукопашным боем и упражнения на турнике. По идее, небольшой спортзал был оборудован и для научного состава комплекса, но востребован он оказался почему-то лишь у охраны.
И вот теперь, угодив в соответствующие условия, Комаров с немалой досадой сознавал, что самый слабый из солдат теперь оказался бы в десятки раз способнее к выживанию, чем он, Геннадий Петрович, обладатель уймы знаний и автор десятка ценных открытий. «Когда говорят пушки, музы молчат» — всплыла в памяти поговорка.