Вирджиния разочарованно застонала и приоткрыла глаза.
— Не спеши так, любовь моя, не надо. У нас впереди много времени, — сказал Марк, но она в ответ лишь высунула кончик розового языка, и он тут же прекратил сопротивление, обхватил тонкое запястье и сам направил ее руку туда, куда она так старалась попасть. — О да, Джинни, да… да… О, я хочу тебя, хочу тебя, хочу…
Он приподнялся над ней, взглянул в пылающее лицо, увидел, что губы ее отвечают снова и снова «да, да, да», помедлил еще секунду и медленно, невыносимо, нестерпимо медленно опустился, погрузился в жаркую и влажную плоть, принявшую его с радостью и благодарностью.
Любовники замерли, наслаждаясь единением, к которому так стремились, о котором так мечтали…
Но страсть не терпит промедления на пути к высшему наслаждению, и они уступили ее настойчивому требованию и задвигались, получая и отдавая, принимая и даря…
Ближе, ближе, еще ближе…
Быстрее, быстрее, еще быстрее…
Теснее, теснее, еще теснее…
Движения их становились все яростнее, стоны все громче, дыхание все чаще и горячее… И вот наконец, наконец, наконец — шепот, крик, вздох полного и окончательного обладания:
— О, Джинни, любовь моя, Джинни, Джинни, Джинни! А-а-а!..
И в ответ:
— О, Марки, я люблю тебя, люблю тебя, люблю…
Он упал на нее и замер, ослабевший и опустошенный, без сил, без мыслей, отдав всего себя, и долго лежал, наслаждаясь пульсирующим трепетом ее плоти.
Прошло несколько минут, и сознание начало медленно возвращаться к нему.
Марк приподнялся и внимательно посмотрел на расслабленное, удовлетворенное, блаженное лицо подруги. Она счастливо и немного мечтательно улыбалась.
Что это было? Действительно, он услышал те слова или…
Длинные ресницы затрепетали, карие глаза открылись, розовые губы шевельнулись и…
— Марки, ты чудо… настоящее чудо… Я обожаю тебя, любимый мой…
— Джинни! — Он вскочил и уставился на нее, не зная верить или не верить.
Она засмеялась — легко и радостно.
— Я же не зря сказала, что ты чудо! Ты не только подарил мне любовь, ты вернул мне мой голос.
Он упал на колени, схватил ее руки и принялся покрывать их поцелуями. А по его большому суровому лицу текли слезы — слезы огромного, непередаваемого, невероятного и невообразимого счастья.