Словно бы чувствовавший себя виноватым за такую уверенность, он теперь защищал капитана.
А капитан приказал закрепить орудие по-походному и распустить орудийную прислугу, подошел к Ивану Ивановичу и тихо проговорил:
— Я не велел стрелять в этих каналий. Черт с ними! Что их трогать!
— И отлично сделали! — обрадованно отвечал Иван Иванович. — А то дошло бы как-нибудь до Петербурга, что мы с вами чужих бунтовщиков угощаем бомбой… Эти подлецы не стоят того, чтобы из-за них иметь неприятности с начальством.
— И я то же подумал, Иван Иваныч.
— И знаете ли что, Андрей Николаич?
— Что прикажете, Иван Иваныч?
— Не прикажу, а попрошу вас, Андрей Николаич, не заносить об этом выстреле в шканечный журнал.
— Я прикажу не заносить.
— Так-то и лучше, без официальности. А то… мало ли что выйдет? Почему стреляли? Зачем стреляли в китайский берег? И окажется потому, что мы с вами, Андрей Николаич, позавтракали хорошо и что вино у нас отличное…
Иван Иванович весело рассмеялся и прибавил:
— А теперь не худо бы содовой с коньяком. Как вы об этом думаете, Андрей Николаич?
— Мысль не дурная, Иван Иваныч.
— Так приходите скорей. А я жариться более не намерен, — проговорил Иван Иванович и ушел с мостика.
Капитан приказал дать полный ход и сказал лейтенанту Кичинскому:
— Сдайте вахту Владимиру Сергеичу. Ему ведь достаивать!
И перед тем что уйти с мостика, он подошел к лоцману и, потрепав его по плечу, шутливо промолвил:
— Что, Атой, струсил за своих тайпингов?
— Я за них не боялся, капитан!
— Еще как боялся! И хотел, чтобы мы в манжуров стреляли. И мели у правого берега выдумал… Струсил, признайся?
— Нет, капитан. Я вполне был уверен, что русский великодушный капитан не прикажет стрелять в чужих людей, которые ему ничего не сделали!.. — с изысканною вежливостью ответил китаец и в знак уважения присел на корточки.
Капитан более не продолжал шутливых расспросов и, казалось, несколько сконфуженный, торопливо спустился вниз и ушел в каюту пить содовую воду с коньяком.
«Голубчик» опять пошел полным ходом, рассекая своим острым носом мутно-желтую воду Янтсе-Кианга. На клипере снова все изнывали от адской жары, кроме Атоя, недвижно стоявшего у компаса.
По временам он поворачивал свое желтое лицо назад и смотрел на берег. Но скоро клипер повернул в изгиб реки, и сражавшихся не было видно.
— А что, Атой, тайпинги побьют манжуров? — спросил Вергежин.
— Непременно! — ответил лоцман.
И взгляд его узких темных глаз светился мягче, когда он глядел на Вергежина.
По-видимому, китаец догадывался, отчего молодой мичман был сменен с вахты и не был наверху во время стрельбы.