В общем, после завтрака мы с малышом Форрестом отправляемся в Байя-Лабатре. Я наконец-то смог внести начальную плату за старый пикап, а потому мне больше не приходится ездить на автобусе. Но каждый день встает нешуточный вопрос, доберется ли пикап туда и вернется ли обратно. Я назвал машину Вандой в честь… гм, всех Ванд, которых я знал.
— Как думаешь, что с ней сталось? — спрашивает малыш Форрест.
— С кем? — спросил я.
Мы ехали по старой двухполосной дороге в темноте мимо разрушенных домов и фермерских полей — вперед к воде. Лампочки на щитке старого пикапа, «шевроле» пятьдесят четвертого года, светятся зеленым, и в их свете видно лицо малыша Форреста.
— С Вандой, — говорит он.
— С твоей свиньей? Ну, прикидываю, она по-прежнему в зоопарке.
— Ты правда так думаешь?
— Конечно. То есть почему бы ей там не быть?
— Не знаю. Прошло много времени. Может, она умерла. Или зоопарк ее продал.
— Ты хочешь, чтобы я выяснил?
— Пожалуй, нам обоим стоит выяснить, — говорит он.
— Угу. Может, и так.
— Послушай, — говорит малыш Форрест, — я хотел тебе сказать, что мне очень жаль лейтенанта Дена и Сью. Понимаешь?
— Угу. Я это ценю.
— Они были по-настоящему славные друзья, да?
— Да, были.
— Так за что же они погибли?
— Ох, не знаю. Думаю, потому что они выполняли приказ. Старый папа Буббы давным-давно задал мне такой же вопрос. Может, они просто оказались в ненужном месте в ненужное время.
— Это я понимаю, но зачем была та война?
— Ну, нам сказали, она была из-за того, что Саддам Хуйсейн напал на людей в Кувейте.
— Значит, из-за этого?
— Так нам сказали.
— А сам-то ты что думаешь?
— Много народу говорило, что она была из-за нехти.
— Нефти… да, я тоже об этом читал.
— Думаю, за нехть они и погибли. — Вот что мне пришлось по этому поводу сказать.
Мы добрались до Байя-Лабатре, забросили корзины в лодку, и я погреб к устричным банкам. Солнце всходило над Мексиканским заливом, и в утреннем небе плыли пушистые розовые облака. Вода была прозрачной и ровной как стол, а единственные звуки доносились от весел. Мы добрались до банок, и я показал малышу Форресту, как втыкать одно весло в ил, чтобы лодка держалась неподвижно, пока я шарю по банкам. Затем я использовал длинные щипцы, чтобы откусывать большие шары устриц. Утро было чертовски славное, и вскоре малыш Форрест сказал, что тоже хочет немного пооткусывать. Он казался ужасно счастливым, как будто откусывал жемчужины, а не устриц. На самом деле в некоторых устрицах и впрямь были жемчужины, но никаких приличных денег они не стоили. Это были не те устрицы.
После того как мы набрали наш предел, я погреб назад к предприятию по обработке устриц, но не одолел даже и полпути, как малыш Форрест спрашивает, нельзя ли ему тоже погрести. Я пересел, и он взялся за весла. Примерно полчаса нас болтало туда-сюда, но наконец он наловчился.