Я почти догнала ее на углу улицы Ренстьернас. Я уже коснулась ее рукава, но она вывернулась, бросилась на проезжую часть, и тут из-за угла появился автобус.
— Карин! — крикнула я, резко останавливаясь на краю тротуара.
Она проскочила перед автобусом, на мгновение скрылась от меня, потом раздался визг тормозов.
— Карин! — опять закричала я.
Сердце колотилось так, что, казалось, выскочит из груди.
Автобус проехал, и я увидела Карин на другой стороне улицы. Она бежала дальше.
Я повернулась и медленно пошла домой. С мокрых волос на лицо падала вода. Я плохо различала дорогу.
Они закрылись в гостиной и ругались. Точнее, мама ругалась, а Феликс пытался защищаться.
Ну и пусть ругаются. Я пошла в ванную и налила горячую воду. Я лежала и грелась, потом ко мне заглянула мама.
— Где Карин? — спросила она.
— Пошла домой, — ответила я.
— Она же собиралась у нас ночевать.
— Передумала.
— Ты что-нибудь хочешь? Ты голодная?
— Нет, спасибо. Я сейчас лягу.
— Спокойной ночи. Феликс скоро уйдет.
— Ладно.
Когда мама говорила про Феликса, ее голос задрожал. И я подумала: интересно, а мой со стороны звучит так же?
В ту субботу мы с Антоном ездили к бабушке. Мы всегда навещаем ее в День всех святых. Папа тоже приезжает, и мы вместе ходим на кладбище и зажигаем свечку на дедушкиной могиле. Ночуем мы у бабушки, а в воскресенье вечером папа отвозит нас домой.
День выдался туманный, деревья, памятники, люди, медленно ходившие между могилами, — все было окутано влажной серой дымкой. Под фонарями туман казался белым и плотным.
Когда я была маленькой, Антон пугал меня привидениями и духами, и я боялась даже на секунду выпустить папину руку. В эти сказки я больше не верю, но на кладбище мне стало не по себе и захотелось быстрее уйти оттуда. У дедушкиной могилы я расплакалась. Бабушка обняла меня, вид у нее был такой, словно она, того гляди, сама начнет плакать. Мне было стыдно, ведь бабушка подумала, что я плачу из-за дедушки.
Вечером папа повел нас в ресторан. Он всегда так делает, и мы можем выбрать, в какой ресторан хотим пойти. Мы, как обычно, выбрали итальянский. Я заказала лазанью, но съесть ее не смогла. Она была очень вкусная, только мне кусок не шел в горло. Папа расстроился, что деньги — и немалые — заплачены зря. Вслух он ничего не сказал, но это было видно. Антон доел мою порцию.
Вернувшись домой, я сразу спросила у мамы:
— Кто-нибудь звонил?
— Звонил? — переспросила мама со странной усмешкой. — Нет, никто не звонил.
Она была бледной и непричесанной, а все пепельницы в доме были набиты окурками.