— Ты права, мама, убери все черное, я не хочу, чтобы ты опять когда-нибудь была роковой женщиной.
Она обернулась ко мне с таким изумлением, что можно было подумать, кюре воскрес, и с трудом выговорила:
— ЧТО ты сказала, Эмилия?
— Ты ведь очень любила отца Галлара, правда?
— Да, но… На что ты намекаешь?
— Да ни на что… Ты выглядела шикарно… Но… все-таки… все-таки… слишком роковой женщиной..
Мама простонала: "О Господи! Господи Боже мой!" — закрыв лицо руками, и села на кровать. К нам подошла Кристина и посмотрела на мать с большим удивлением.
— Что с ней? — спросила она у меня.
Я пожала плечами, не решаясь больше ничего сказать. Мать встала, подошла ко мне, лицо у нее сделалось совсем маленьким, и, буравя меня взглядом, отчеканила:
— Еще одно такое замечание, и я запрещу тебе выходить за порог.
Она вновь была преисполнена собственного достоинства и черствости. Я отправилась к себе в комнату, и она крикнула мне вслед:
— Я запрещаю тебе ходить в кино!
И захлопнула за собой дверь. Разговор был окончен.
— Я больше люблю, когда она ходит на крестины, — заявила моя сестра, сильно дернув за волосы свою Барби.
Трудно описать мое горе — я страдала от несправедливости и просто огорчилась до глубины души. Я вспоминала маму в супермаркете, смешную и неуверенную, но как раз тогда мне и захотелось быть с ней вместе, мы бы выбрали для нее дорогие колготки черного цвета, ненужные, но желанные, для всех праздников, на которые мы никогда не пойдем…
Зоя сидела себе на скамеечке на бульваре Мирабо. Она имела нахальство быть еще и недовольной, что я так долго ее искала, а главное, сердилась, что я забыла мобильный. Моя забывчивость казалась ей лишним подтверждением моего злонамеренного отношения к ее отцу. Я постаралась перевести разговор на другое, стала расспрашивать дочку о планах на будущее, о ее намерении перестать торговать майками в Марселе: значит ли это, что она расстанется со своим не слишком приятным спутником и вернется в Париж. На все мои расспросы она отвечала: "Сейчас речь не об этом". Она приехала, чтобы разобраться, и, воспринимая правду лишь в гомеопатических дозах, упорно возвращалась к своей цели. Зоя напоминала мне обманутых женщин, которые сначала кричат: "Я не хочу ничего знать!" — потом выпытывают ВСЕ подробности и, переполнившись ими, вдруг доходят до мысли о самоубийстве.
Я пригласила Зою поужинать и, смирившись с ролью недостойной матери, заказала вино и все время подливала ей понемногу. Выпив три рюмки, она наконец расслабилась и заговорила. Она сравнила свою жизнь с телерепортажем о провинциалах, отдыхающих в пешеходной зоне: скучно, дешево и безопасно. Она решила уехать в Конго и заниматься маленькими шимпанзе-бонобо.