Куда направляли меня следователи? Они пробовали сделать из меня нечестного, непорядочного человека. Ты в ловушке, и единственный выход из нее лежит через ложь и хитрость — или через предательство. Ложь под следствием выглядит даже нравственно оправданной! Перед тобой сидит профессиональный обманщик, он лжет с явным рабочим удовольствием — как котенок, играющий со своим хвостом. Он извлекает из своего умения обманывать всю выгоду, которую в жизненной конкуренции дает субъекту аморальность. Он сует тебе под наивный нос так называемые законы, правила игры, по которым вы оба должны вести партию. Но постепенно понимаешь, что для партнера законы — это ловушки, наподобие красных флажков, которыми охотники загоняют волка под выстрел, а для самих-то охотников они — снаряжение, которое после охоты сворачивают в клубок и бросают на дно сумки до новой вылазки в лес. Если обвиняемый хочет выиграть игру, где на кону — годы жизни, научись тоже лгать и прежде всего — потеряй уважение к закону. Сделайся не волком, за шкурой которого они охотятся, но лисой — хитрой и коварной. Тогда появляется шанс… Не хочешь изменить натуре, ну, гибни и, главное: губи других. Не хочешь быть лжецом — станешь предателем. Выбор у тебя невелик.
После суда следователь (тот же Карабанов) вызвал в ГБ мою мать и жену и предложил им "как частное лицо" (sic —!), чтобы я написал прошение о помиловании, в котором признаю себя виновным и раскаюсь. В обмен косвенно обещалось сокращение срока втрое (два года вместо шести: "Михаил Рувимович через год сможет воспитывать своих детей"). "А вы-то сами чего хотите для мужа?" — спросил он жену. "Я хочу, чтоб он остался, как был, порядочным человеком". Реплика взбесила следователя! "Вот вы какая! — шипел он, потея от злости" (так описала визит в ГБ жена в письме в зону — и парадокс системы: письмо ко мне пришло). Это понятно: внутренне принимать "практику", каратели могут только при условии, что она есть жизненная норма, что так все поступают… Исключения — невыносимы. Как раз возмущение Карабанова показало, что — понимал он, что делал, и отвратно все же было… Конечно, когда-нибудь этот молодой старлей дорастет до нормы, все ему стерпится-слюбится… Может, и вообще это был последний плеск затопляемой совести?
Психологический крюк увел меня в сторону от основного сюжета… А вообще-то хотелось сказать вот что. Когда оппозиция из чисто интеллигентской начинала становиться массовой, когда люди толпы заполняли кабинеты, подобные карабановскому — это становилось губительным для сознания общества. Человек массы не мог не принять правил игры, которые ему здесь предлагали: что лгать — нравственно, если это для пользы дела; что закон — ловушка для быдла, для простодушных новичков, а умные люди между собой столкуются… Дуракам же, лохам, все одно — погибать. И групповой интерес важнее иного, включая личный и государственный. И главное — вот и есть она, "практика" (которую, напоминаю, Хейфец "не знает") — в противовес мечтаниям литераторов. Что наконец опытные люди преподают азы технологии власти. Когда люди, думалось мне в камере, сидевшие на моем стуле, выучивались у своих карабановых тому, чем мой учил меня, когда волей революции они пересаживались в кресла "начальников" и натыкались на естественное сопротивление натуральной жизненной материи, на косность истории и инерцию, им неизбежно приходили на ум государственные навыки и этические нормы, которых внушили в этих следственных кабинетах.