В силу специфики своей работы органы политической полиции не могут не воспитывать из приходящих туда вполне приличных молодых людей самый худший сорт государственных слуг. Объективно там предают всех, включая собственных хозяев.
С такими вот представителями государственной власти сталкивались в их служебных кабинетах идеологически заряженные идеалисты-вольнодумцы.
Когда же и суд, видевшийся неким медиатором, посреднической инстанцией, вставал на сторону тайной полиции, тогда интеллигенты отождествляли всю государственную систему с тайной полицией. Подчеркиваю — были несправедливы, были озлоблены. Но вот что примерно они все думали:
"Подсудимые считали, что они одни тут порядочные люди, суд же, прокуратура и прочие — все какое-то жулье, сброд, с которым им по воле судьбы приходится разговаривать" (Отчет по "Делу о Казанской демонстрации", 1876 г.);
"Это не суд, а пустая комедия или нечто худшее, более отвратительное и позорное, чем дом терпимости: там женщина из-за нужды торгует своим телом, а здесь сенаторы из подлости, из холопства, из-за чинов и окладов торгуют чужой жизнью, истиной и справедливостью" (из речи подсудимого И. Мышкина на "Процессе 193-х");
"Я не был пропагандистом. Теперь здесь, на суде, я сделался им. Теперь, господа судьи, если уж меня взяли, то держите крепко, не выпускайте, потому что если выпустите, я буду знать, что делать" (речь неграмотного рабочего Ковалева на "Процессе 50-и").
Почему я подобрал именно эти цитаты? Им исполнилось ровно сто лет к моменту моего заключения — меня посадили в ту же тюрьму, в которой сидели эти люди. "Юбилейные слова…" Они точно фиксировали то же чувство омерзения от контакта с государственной машиной, которую испытывал я, российский интеллигент, сто лет спустя, попадая под каток политической полиции.
Редко полиции доставался настолько благодарный спарринг-партнер в работе, как Михаил Хейфец. Я готов был разумно рассмотреть любую ее позицию во имя объективного познания исторической истины. Например, вполне понял бы гебистов, если б они исповедовали принцип Екатерины II: "Если государь — зло, то зло необходимое, без которого нет ни порядка, ни спокойствия". Это я могу понять — хотя и не соглашусь. Более всего в акции ГБ поразило меня отсутствие как раз государственно объяснимой позиции! Я видел, что если понадобится, они легко и без угрызений совести предадут свою партию, свою державу.
Вот последний штрих в картине: завершив суд и успокоившись, они начали делить конфискат — взятые у меня вещи…
Парадокс караемых
Несколько дополнительных мыслей, возникших в моем мозгу в перерывах между допросами.