И вот он здесь, в ее доме, она кормит его ужином. За столом гость был так немногословен, что слегка разочаровал хозяйку. Каких бы, тем она ни касалась, он отвечал односложно или просто бурчал что‑то под нос, словно не желал быть вовлеченным в беседу. Линн задалась вопросом: не жесткий ли салат, и не кормить ли его впредь одной манной кашей?
Зак же невыносимо страдал от жары, длинных волосков бороды, то и дело попадавших в рот, и повисавшего на них соуса. Едва закончив ужин, он хмуро извинился и быстро ушел.
Зак и сам не заметил, как ноги вынесли его на узкую полоску пляжа. Уже вечерело, но воздух был теплым, и Зак уселся прямо на песок. Он долго и неотрывно смотрел, как волны лениво накатываются и отползают с тихим шорохом, пока не стало казаться, что это сам океан размеренно дышит ему в лицо.
Солнце опускалось медленно, будто оттягивая момент погружения в воду, окрашивая гребни волн всеми оттенками меди. Когда наступили сумерки и показались первые звезды, Зак огляделся вокруг и, убедившись, что один, начал быстро сбрасывать одежду. Оставшись в одних плавках, он нетерпеливо вошел в воду. Едва та достала до пояса, он нырнул. Появившись на поверхности, он поплыл вперед, стремительными движениями рук рассекая волны.
Однако удаляться от берега не стоило — Зак заметил рваный, стрельчатый силуэт коралловых отмелей впереди. В рифах всегда находили пристанище мириады рыб, среди которых попадались и барракуды, а Зак вовсе не стремился встретиться с одной из них.
Свобода. Прежде он не ценил ее, принимая, как должное, и лишь теперь начал понимать, как дорого порой за нее приходится платить. Свободный от своего маскарада, от преследователей и ставшего привычным беспокойства, он сознавал, что цена краткой свободы, может оказаться слишком велика, а потому наслаждался каждой секундой этого вечера. Звездное небо становилось все ярче и ярче, до ослепительного, волны шептали и баюкали так нежно, что Зак почти растворился в них. Даже если ему суждено быть настигнутым, если его бросят в тюрьму, воспоминания о последних свободных мгновениях в этом раю ослабят боль унижения и утраты.
И все‑таки красота вечернего неба, шелест волн и ощущение своего тела, свободного от оков маскарада, не давали полной свободы. Настоящей свободой было бы открыться близкому человеку, стать снова самим собой. Зак знал Линн всего несколько часов, но что‑то подсказывало: только эта женщина может стать ему парой. Зак страдал, что не может ей признаться.
А если бы это было возможно? Тогда он мог бы разделить с ней вечер и пляж с его склоненными пальмами. Зак представил Линн в воде, рядом с собой. На ней изящный спортивный купальник, и она смотрит смущенно в лицо Заку, протянувшему руку…