Джервэз кивнул ему, едва улыбнувшись.
Разерскилн остановился и сказал:
— Алло! Как дела?..
Чертовски трудно вообще придумать, что сказать человеку в положении Джервэза!
— А ты как поживаешь? — спросил тот, на что Разерскилн ответил:
— Значит, ты не в Шотландии?
— Нет, я еду еще только десятого.
«А он здорово постарел, — решил про себя Разерскилн. — Впрочем, выглядит здоровым».
— Желаю тебе счастья, — сказал Джервэз с более теплой нотой в голосе.
Разерскилн, слегка растроганный, ответил:
— Благодарю. Приходи завтра. Фарм-стрит, 12, ты знаешь где. Я уверен, что Милли будет очень рада тебе.
Джервэз не обещал, сказав, что охотно придет, если у него будет возможность. На этом они расстались. Разерскилн пошел в клуб, где с важным видом смотрел гравюры, принадлежавшие одному из членов этого клуба, а затем отправился к Камилле.
Он заметил, целуя ее:
— Ты выглядишь восхитительно, как летнее утро.
— Знаешь, ты — прямо прелесть, Джим! Я тебя совсем не ждала сейчас, — сказала Камилла, — а ты умница, ты так хорошо сделал, что пришел.
Разерскилн погладил свою гладко причесанную голову; этот жест он употреблял, чтобы скрыть свою радость.
За завтраком он сказал:
— Сегодня я встретил Джервэза… Знаешь, Милли, уж очень давно мы ничего не слышали о Филь…
— Конечно, мы должны ей написать, — сказала Камилла с упреком.
Они повенчались на следующий день; и не то чтобы они забыли ей написать, а просто у них не было времени вспомнить об этом.
А позже они успокоились на том, что узнали от Маунтли, когда он случайно и весело упомянул о ней:
— Я видел Филь в Каннах, она чудесно выглядит и, по-видимому, хорошо проводит время.
«Очевидно, с ней все благополучно, и нечего особенно беспокоиться о ней», — сказал себе Разерскилн. И его мысли всецело занял вопрос: сдать или не сдать дальний луг под пастбище?
Маунтли, который ездил на охоту в Дорсет, вернулся в город, чтобы захватить кое-какие необходимые вещи и составить программу своего времяпрепровождения на будущую неделю. — Стоял конец сентября; воздух становился прохладней и, казалось, был наполнен запахом белых и красных маргариток, когда врывался в открытые окна вагона; природа красовалась в полном своем величии, одетая в пурпур и золото, которые торжествующе пламенели на фоне мягкой синевы неба.
В клубе было пусто, и после превосходного коктейля Маунтли решил ехать оттуда в более веселое место.
Выходя, он столкнулся с высоким, худым молодым человеком, который как раз в этот момент входил в клуб; оба пробормотали извинение, но, когда бронзовое лицо молодого человека попало в полосу света, Маунтли воскликнул: