Филиппа, смеясь, сжала слегка его руку:
— Ну, Тедди почти профессионал! А я нет.
— Все же тебе нравится с ним танцевать… Это было… вы оба выглядели очень эффектно, как я сказал.
У Филиппы промелькнуло было в голове, что он, как она про себя думала, «взбешен» тем, что она танцевала с Тедди, но она прогнала эту мысль как нелепую. Для чего же люди идут на танцы, если не для того, чтобы танцевать?
Ее молчание усилило подозрительность Джервэза… Она боится выдать себя… ага… Не так ли?
Филиппа, взглянув на него, решила, что он выглядит очень усталым и что вообще уже довольно поздно.
— Пойдем домой, милый! — сказала она. У дверей их окликнул Тедди:
— Неужели уходите? Вот сони! — Филиппа рассмеялась.
Настроение Тедди, полное бессильной горечи, толкнуло его на дальнейшее.
— Не давайте себя утащить, Филь, — продолжал он, все еще смеясь, но глядя на Джервэза. — Уговорите лорда Вильмота вас оставить. Мы все вас проводим домой.
Кто-то в это время старался протолкнуться в их сторону; Джервэз продвинул Филиппу вперед, и она, обернувшись, весело кинула назад: «Доброй ночи!»
За дверьми, по крайней мере, было немного больше воздуха, а дома даже прохладно; открытые окна, электрические вентиляторы, полумрак, легкое движение воздуха, тишина и покой…
Джервэз зашел к Филиппе пожелать спокойной ночи.
Она уже спала, укрытая одной простыней. Она лежала в позе абсолютного покоя; небольшая кучка смятого шифона на полу указывала на то, что она прямо из платья проскользнула в кровать.
Она выглядела ребенком; казалось почти невероятным, что она была его женой.
Он прикрыл ее поверх простыни тонкой шелковой шалью и на цыпочках вышел из комнаты.
Это весна, которая не расцветет,
Но мы довольно жили, чтобы знать,
Что то, чем мы не обладали, — остается,
А то, что было нашим, то уйдет.
Сарра Тисдэлъ
На поляне, напоенной солнцем, пахнущей вереском, тишину которой нарушали лишь шум крыльев взлетающей птицы да жужжание пчел, Филиппа поведала Джёрвэзу о том, что подарит ему сына.
— Так как это должен быть мальчик, мы его назовем Робин-Джервэз, у него будут золотые волосики, и он будет толстячком, золотой локон у него будет завиваться кольцами, как раз на макушке! Теперь скажи, милый, что ты рад!
— Рад! — повторил Джервэз, чувствуя, как безумно забилось его сердце; он ликовал, и от острой нежности болела душа… Его сын и ее, Филиппы… а ведь сама она выглядела иногда совсем ребенком.
Он ответил нетвердым голосом, положив руку ей на плечо:
— И нам теперь нужно будет очень следить за тобой…
— С какой стати? Ведь у Фелисити были Дэвид и Бэби совершенно, ну, совершенно просто! Почти совсем без каких-либо особенных хлопот.