Джервэза мало интересовало, что переживала в свое время Фелисити; ведь она была из другого материала, чем его жена, более твердой породы, во всяком случае.
С тех пор Робин-Джервэз неотступно следовал за ним: он сажал его на его первого пони, учил обращаться с его первым ружьем… Сын… сын… в Фонтелоне…
Он поделился новостью с Биллем, и тот радостно воскликнул:
— Великолепно, клянусь Богом! Я так и думал, что уже пора быть новостям! Долли будет на седьмом небе!
И все так же радовались некоторое время, а потом перестали об этом думать.
Даже Филиппа.
У нее было превосходное здоровье, она была в восторге и чувствовала себя прекрасно. Она велела приготовить детскую комнату, кое-что накупила, а потом как будто потеряла всякий интерес; по крайней мере, так казалось Джёрвэзу.
Когда он услышал, что она как-то каталась верхом, с ним чуть не случился удар.
Филиппа смеялась и говорила:
— Фу, как глупо с твоей стороны так огорчаться! Но раз это тебя так волнует, я больше не буду.
Джервэз боялся, что рождественские праздники ее чересчур утомят.
— Но мы должны пригласить знакомых! — плакала Филиппа. — Милый, остаться одним на Рождество! Ведь так никто никогда не делает! Гостей и елку, и немного веселья!
Конечно, она настояла на своем, и Фонтелон был полон гостей. К тому же на Рождество выпал снег, что ужасно обрадовало Филиппу, так как ни одна из ее собак еще не видела снега.
Она сама вывела их всех: и эльзасского щенка, и Джона — легавую собаку, и Джемса, и Ричарда Львиное Сердце, который ворчал, когда упал в снег. Собаки отнеслись к снегу недоверчиво и были очень недовольны. Филиппа их подбадривала и смеялась.
— Ты простудишься, — предупреждал ее Джервэз. Филиппа выпрямилась, Ричард обхватил ее лапами, и она сказала:
— Дорогой, ты сейчас будешь как Харли-стрит, если ты не перестанешь! «Провинциал на Харли-стрит» — так назвал бы эту сцену тот новый писатель, который пишет про женщин и собак!
Джервэз засмеялся.
— Все та же, — начал он, вынимая портсигар и следуя за ней.
— Все та же? — вспыхнула Филиппа. — Ты, верно, хотел сказать, что я выглядела очень мило, — не так ли? — как сказал бы мужчина мужчине, и поэтому говори всю правду.
Они сидели в будуаре Филиппы; на дворе сгущались жемчужные сумерки, какие обычно бывают, когда выпадает снег; в комнате вспыхивали и сияли языки пламени.
Филиппа лежала в большом кресле, подвернув одну ногу под себя, она вся сияла и была очаровательна в шерстяном: мальчишеский свитер с высоким закрученным воротником, короткая юбка, толстые полосатые чулки и ботинки на шнурках; ее муфта и шапочка лежали на стуле; щенок спал в своей корзинке.