Они прошли мимо Джервэза и Филиппы; холодно и сердито оглянув Тедди, Джервэз спросил:
— Что, этот молокосос снова пьян?
— Кто? Тедди? — спросила Филиппа, подняв брови, что она неизменно делала, когда бывала озабочена. — Не думаю. Почему?
— Я полагаю так, судя по тому, как он вел себя во время пения, — ответил Джервэз.
— Но, милый, — начала было Филиппа, слегка засмеявшись, но остановилась. Смех ее замер: Джервэз, весь бледный от гнева, смотрел на нее сверху вниз. — Ты глубоко ошибаешься, — мужественно сказала она, отвечая на его взгляд и выдерживая его.
Фехтовать долее было бесполезно; защитные шарики соскочили, наконец, с рапир. Заглушенный от ярости голос Джервэза был едва слышен:
— Полагаю, что вряд ли ты станешь отрицать, что Мастере влюблен в тебя…
— Он думает, что влюблен… но, Джервэз… — Музыка прекратилась и после короткой паузы заиграла «Короля».
Все бросились прощаться.
Филиппа машинально слушала, улыбалась, отвечала; голова ее была полна тревожных мыслей, опасений, гнева и какого-то отвращения, смешанного с изумлением: чтобы Джервэз так вспылил и фактически обвинил ее в сообщничестве! «Полагаю, что ты вряд ли станешь отрицать, что Мастере влюблен в тебя»…
Это сказал Джервэз, но не тот Джервэз, которого она знала.
Она чувствовала в одно и то же время негодование, оскорбление и жалость.
Джервэз изменился, так ужасно изменился…
Наконец, все уехали, остались только гостившие. Последние рюмки допиты, раздаются последние смешки; все уже совсем сонные…
Тедди подошел пожелать спокойной ночи. Из-за грима трудно было сказать, был ли он действительно разгорячен; он улыбался и выглядел довольно глупо.
Он салютовал Филиппе с притворной церемонностью; подошедший Маунтли присоединился к нему, и они очень забавно имитировали деревянных солдатиков Балиева.
Все напевали этот мотив, подымаясь наверх.
Придя в свою спальню, Филиппа присела, не раздеваясь, как будто ждала чего-то.
Она услышала шаги Джервэза в коридоре, его голос, последнее «спокойной ночи»; его дверь открылась и закрылась; теперь он был в своей комнате. Смежная дверь тотчас же широко распахнулась, и он показался на ее пороге. Филиппе почудилось, что он ее поманил; она встала и подошла к нему:
— Джервэз, что это?
Вместо ответа он схватил ее в свои объятия и держал так крепко, что она едва могла дышать.
— Видишь ли, нам надо это выяснить. Я уже много месяцев знаю, что Мастерс влюблен в тебя, и ты это тоже знаешь. Ты его пригласила сюда. Я хочу знать правду. Был ли он когда-либо чем-нибудь и есть ли он что-нибудь для тебя? Мне всё равно, как бы ты ни сердилась, мне безразлично, что ты будешь думать обо мне, — я хочу знать.