— Готово, ваше высочество, — не поднимаясь с колен, отрапортовал я, глядя в лучистые карие глаза на разрумянившемся и смущенном детском лице — глаза такие близкие и одновременно далекие, непостижимо затерявшиеся в каком-то ином времени… — Может, немного передохнем?
Она глубоко вздохнула, наверно, возвращаясь из своей сказки, и поторопила меня подняться. Видимо, ей было неловко перед окружающими.
— Выпьем по чашке горячего шоколада? — предложил я.
Дженни одобрительно захлопала в ладоши, и мы направились к стоявшему неподалеку буфетному павильончику. Там было шумно и тесно, но мы нашли себе местечко возле стойки и, прихлебывая горячий шоколад, принялись болтать обо всем на свете. Она снова попросила рассказать, как я продал тот рисунок владельцу галереи. А я, завершив эту нескончаемую эпопею, стал расспрашивать ее о школе.
— Все нормально, — отвечала Дженни без особого энтузиазма. — Но нравится мне только французский.
— Французский? — удивился я, вспомнив, как в прошлый раз она рассказывала про «дважды два четыре». — Вы уже учите иностранный язык?
— Да, я уже знаю все цвета и умею считать до десяти. И могу сказать про войну, которая там у них началась: c'est la guerre.
— Войну? Какую войну?
— Не знаю, как она называется… Просто война. Учительница сказала: там даже ранят и убивают детей, таких, как я. Вы слышали про это?
— Да, — кивнул я. — Но сюда война не придет.
— Слава Богу, — облегченно вздохнула девочка. — Это, наверно, так больно, когда ранят…
Не помню, о чем мы еще тогда говорили, прихлебывая шоколад в приятном тепле битком набитого павильончика, в воздухе которого причудливо перемешались запахи льда, намокшей кожи, мятных лепешек, влажных свитеров и шарфов, и, конечно же, самого шоколада, дымившегося в чашках. Давно уже мне не было так хорошо и покойно, как вот сейчас, рядом с этой девочкой, принесшей мне нежданную удачу. Нет, не только удачу — нечто гораздо большее, чему я еще не находил названия… В какой-то миг наши взгляды встретились, и мы улыбнулись друг другу глазами, как два заговорщика, которым доверена тайна, неведомая всем остальным.
— Хорошо здесь, — сказала Дженни.
Как ни растягивали мы свой шоколад, в конце концов чашки наши опустели, и, поднявшись, мы двинулись к выходу.
— Сделаем еще один круг, — предложил я.
— Конечно, — охотно согласилась девочка. И когда мы уже спустились на лед, с какой-то недетской грустью добавила: — Представится ли нам еще раз…
Мы взялись за руки и понеслись, снова окунувшись в веселую суматоху катка. Но время неслось еще быстрей, и, сделав большой круг, мы остановились: мне пора было идти в «Альгамбру» — продолжить работу над своей росписью, а Дженни хотелось еще покататься. И прежде чем попрощаться, я задал ей вопрос, не дававший мне покоя: