И как вы тут уживались? Клубок какой-то! — возмущался эксперт. — Ведь и у Чарусова были веские причины отправить вас обоих на тот свет. А вы тут дружбу изображали, ели из одного котелка...
— Да не было у нас никакой вины друг перед другом. Чего фантазии разводить? Нам было здесь интересно,— сказал Витязев. — По крайней мере, лично мне.
Владимир Антонович подождал, чтобы Витязев начал как-то объяснять этот свой интерес, но тот замолчал, сосредоточенно глядя в огонь.
— Интересно — это очень мягко сказано, — начал подзаводить его Владимир Антонович. — Мне, как я сейчас понимаю, это было просто необходимо. Искренне сожалею, что мы не начали строить этот дом хотя бы лет десять назад.
— Десять лет назад мы были еще телятами, — твердо сказал Витязев. — На ярмарку ехали, как говорится: надежды, иллюзии, цветные картинки... Нет, мы собрались именно тогда, когда надо было собраться. На перевале.
Он опять замолчал, опять уставился в огонь — крупноголовый, сильный, даже красивый, и Владимиру Антоновичу подумалось, что Гришка был прав, называя его только генералом. И еще подумалось ему, что следователю и в голову не приходит на серьезе считать его подозреваемым — таких подозревать не надо, такие не виляют, не прячутся — солдат !— и до него впервые дошло то, что так настойчиво вдалбливал ему Витязев каждый раз: сегодняшний военный — не стойкий оловянный солдатик, а мыслитель, сознающий всю ответственность возложенной на него задачи.
— Это ты, Васята, —ему вдруг приятно стало назвать Витязева Васятой, — это ты, Васята, прав: мы действительно только сейчас добрались до перевала. Но почему только сейчас? Мы и десять лет назад дураками уже не были. <
— Время пришло, — просто сказал Витязев. — У наших детей акселерация, у нас — затянувшаяся инфантильность...
— Он улыбнулся сдержанно, обозначив улыбку только шрамиком-звездочкой над верхней губой, оставленным давным давно Владимиром Антоновичем — подавая мяч под биту, тот наклонился тогда больше, чем надо... и детское воспоминание это окончательно размягчило Владимира Антоновича.
— Ты в маршалах останешься ребенком, — сказал он. — Не было у нас тут счетов, — сказал он резко следователю, — не было. Счеты сводятся на встречном движении. Мы тут пытались понять друг друга и самих себя. Вот Василий Михайлович заметил, что мы инфантильны. Я с ним не согласен. Мы еще детьми сделались стариками, по крайней мере, взрослыми. Мы в десять лет были прицепщиками, конюхами, грузчиками на токах, мы были работниками и кормильцами. В пятнадцать вытирали слезы старевшим девкам. Да что там!.. Но мы действительно были очарованным поколением. Тут Василий Михайлович прав, он только не так выразился. Мы не инфантильны, мы романтичны. А дети наши — прагматики. Вот в их глазах мы и выглядим старыми детьми.