– Сегодня ночью мой сын Элиав будет танцевать со мной, – сказал старик, – чтобы он обрел понимание этой земли, которой ему придется управлять. – Старый ребе вышел из круга, взял Элиава за руку и повлек за собой. Чувствуя вцепившиеся в него пальцы старика, Элиав танцевал до утра.
Когда над холмами Галилеи занялся рассвет, хасиды в меховых шапках начали разбредаться из зала по домам. Уходили они группами по пять или шесть человек, и, прежде чем им исчезнуть на святых улочках Цфата, ребе давал им свое благословение. Когда они с Элиавом остались в одиночестве, он тихо сказал:
– Элиав, мы полагаемся на тебя, что ты сможешь сохранить народ Израиля в его преданности Богу.
Он попросил молодого министра пройти домой вместе с ним, но Элиав сказал: «Не могу, у меня еще есть дела», и наверно, старик догадался, в чем они заключаются, потому что сказал:
– Свое главное дело в Цфате ты уже сделал. Ты убедился, что и мы, религиозные люди, готовы драться за свой народ. Но ты не можешь изменить ни одной строчки в законе. – Затем, словно поняв, что жить ему осталось не так уж много, он привстал на цыпочки и расцеловал Элиава в обе щеки. – Мертвые мертвы, – шепнул он, – но они полагаются на нас, что мы исполним их надежды. – И он последовал за остальными по узким горбатым улочкам Цфата.
Элиав остался один в том городе, за который когда-то дрался, и, переходя с одной улочки на другую, он извилистым путем стал спускаться к подножию Английской лестницы, чтобы совершить паломничество, которое в недавние годы так сказалось на его жизни. Впереди лежал двадцать один пролет, которые ему предстояло преодолеть, и он задумчиво начал восхождение.
Первый, второй, третий: слева стоял уцелевший еврейский дом, усеянный дырами от пуль, который после войны так и не отремонтировали; здесь Веред Евницкая помогала отбить три атаки арабов – в противном случае, захвати они дом, пришлось бы оставить весь квартал; она была такой юной и такой отважной.
Четыре, пять, шесть, семь, восемь: справа он увидел арабскую мечеть, которая была точно такой, которой предстала перед ним в то утро победы, а слева от лестницы все так же противостояло ей крепкое здание синагоги ребе Йом Това Гаддиеля.
Девять, десять: он с болью остановился, потому что именно здесь Илана отбросила первую попытку арабов перебраться через лестницу. Теперь тут играли дети, и он подумал, хватит ли у них, когда они вырастут, смелости сделать то, что сделала Илана, эта чудесная девушка. Она была так несгибаема в своей преданности, что другой такой больше не найти.