В общем, самые хорошие мысли гуляли в голове у Руди, пока он слушал Альхен. А потом она стала учить его проговаривать имена своих русских детей правильно. С Петечкиным именем у Руди проблем никаких не возникло, конечно. Ну. Питер и Питер, он и везде Питер. А вот дочкино имя ему никак, ну никак не давалось…
— Скажи : Ва–си–ли–са! — требовала Альхен, сидя на постели и сложив ноги калачиком. –Ну?
— Ва–ли–си… — старательно тянул за ней Руди и даже кивал головой от усердия, произнося каждый слог.
Альхен смеялась над ним звонко и от души, и махала руками, задыхаясь от этого счастливого смеха и думая про себя: господи, как же давно она вот так не смеялась…
— Да нет же! Господи, Руди, это же так легко! Вот послушай еще раз: Ва–си–ли–са…
— Ва–си–си…
Альхен снова захохотала звонко и откинулась в изнеможении на подушки. Господи, как же она была счастлива за свою девочку! У нее будет все, все, о чем она мечтала – и Сорбонна, и своя хорошая фирма, и свой дом будет там, где она только захочет. Европа – она большая… И у Петечки будет все. У Питера, вернее…
— Руди, а можно я полечу за ними прямо завтра? Хотя завтра, наверное, не получится. Эти ж ваши немецкие дурацкие формальности…Это ж только дня через три получится…А я им завтра позвоню! Нет, сейчас позвоню! Нет, сейчас нельзя, у них там ночь глубокая…Или позвонить?
Сомнения ее развеял Руди. Он притянул ее к себе с силой, обнял, зарылся головой в пушистые ее рыжие волосы и заставил по–мужски на время отключиться от предстоящих приятных забот. Он очень, очень полюбил эту женщину, которая оказалась–таки самой настоящей русской и самой настоящей загадочной, да еще какой загадочной – такой неожиданный сюрприз ему преподнесла… И неправда, что они, русские женщины, только придумывают себе эту загадочность. Есть она, на самом деле есть, и притягивает к себе навечно, как магнитом, и способна сделать счастливым даже такого закомплексованного и несчастного, как он, Руди Майер, сытый немецкий бюргер…
***
18.
Они сидели на холодных плитах тротуара и с недоумением смотрели друг на друга – так отчаянно быстро все это случилось с ними, как на ускоренно крутящейся пленке. Даже перчатки Василисины были еще мокрыми и теплыми от горячей воды, и с них капало на землю. И фартук клеенчатый мокрым был. И коленки болели нестерпимо – не пожалел ее могучий Сергунчиков охранник и вытолкнул на улицу с такой же силой, с какой прежде вытолкнул Сашу, и она проехалась на коленках по холодным шершавым плиткам довольно порядочно и содрала их, конечно же, основательно. Да что там коленки - перепало ей во всех местах тоже довольно основательно: и затылок ломило, и в переносицу ей кто–то заехал чем–то острым, и губа распухает, как на дрожжах…