Сердце Антуанетты сжалось. Рудольф был для нее дороже, чем она позволяла себе сознаться, и неведомая опасность, угрожавшая любимому человеку, лишала ее покоя, но более энергичная, чем ее подруга, она решилась положить конец этой неизвестности.
— Успокойся, Валерия, я напишу сейчас несколько слов твоему брату, попрошу его прийти поговорить со мной, он скажет мне правду.
Отослав записку, она вернулась к подруге, тревога которой дошла до болезненного состояния. Она уговорила ее лечь на диван, распустила ей волосы, чтобы облегчить головную боль, и прикрыла пледом ноги. Едва она это кончила, как лакей пришел ей доложить, что молодой граф ждет ее на террасе.
Рудольф стоял, скрестив руки и прислонясь к колонне. Он поднял голову лишь тогда, когда Антуанетта коснулась слегка его руки. Увидя, как он бледен, как изменился в лице, молодая девушка вскрикнула:
— Что с вами случилось, Рудольф, скажите мне, умоляю вас.— Будьте откровенны, друг мой. То, что вас волнует, не может вечно оставаться тайной, потому доверьте ее преданному вам сердцу.
— Я не достоин вашей дружбы, Антуанетта,— прошептал он сквозь зубы.— Я негодяй, так как содействовал несчастью, которое разразилось над нами. Лишь пуля может спасти меня. Но не покиньте в несчастьи бедную Валерию, эту невинную жертву.
Молодая девушка глухо вскрикнула.
— Рудольф, то, что вы сказали, недостойно вас как честного человека. Вы говорите, что виноваты, но разве вину поправляют преступлением? Поклянитесь мне, что отказываетесь от этой мысли, и помните, что пуля, которая поразит ваше сердце, сразит и мое.
Граф вздрогнул, и луч радости озарил его лицо.
— Дорогая моя, вы не можете понять, что я чувствую в эту минуту. Я бы желал посвятить всю мою жизнь, чтобы составить ваше счастье, а между тем, не могу даже предложить вам честное имя, но теперь, когда вы знаете, что я вас люблю, я скажу все. Теперь вы не только подруга детства, вы половина моей души и имеете право на мое полное доверие.
Он привлек ее к себе и тихим голосом вкратце изложил ей положение дел, сообщил все перипетии последних дней, а равно и неслыханное предложение еврея.
— Вы понимаете, Антуанетта,— заключил он,— что мы не можем решиться говорить Валерии о жертве, которая равна для нее смертному приговору, но и понимаете, что трудно жить после такого бесчестия.
Молодая девушка слушала его молча и при последних словах графа побледнела.
— Нет, нет, Рудольф, повторяю вам: вину не заглаживают преступлением. Ах, будь я совершеннолетняя, я бы тотчас выручила вас, но я не могу просить у моего опекуна, хотя он и очень добр, половину моего состояния.