Самуил и подозревать не мог, что гроза собирается над его головой, и продолжал жить в мире иллюзий и радужных надежд.
Чтобы убить время до возвращения Валерии, он деятельно занимался устройством комнат, предназначенных для его будущей жены; сам выбирал каждую материю, каждую вазу, каждую мебель, и все казалось ему недостаточно хорошим для божества, которое должно было обитать в этом гнездышке.
Его занятия в конторе шли несколько небрежней, так как по утрам он с жаром работал над портретом Валерии. Обворожительное лицо графини уже улыбалось ему с полотна, и ее ясные синие глаза соперничали с васильками венка, украшавшего ее русую головку. В общем, это был только набросок, но любовь направляла и вдохновляла кисть Самуила, головка Валерии выделялась с полотна, как живая, и словно улыбалась художнику. Этот портрет должен был, со временем, висеть над письменным столом банкира, чтобы всегда, подняв голову от работы, он имел перед глазами дорогие черты.
Как-то утром, недели две после отъезда семьи графа Маркош, Самуил был в своей рабочей комнате. Перед тем как взяться за кисть, он в сотый раз перечитывал письмо Валерии, в котором она благодарила его за присланный портрет, говорила о своей любви и о своем нетерпении с ним свидеться. Погруженный в мечты о будущем, принялся он за работу с большим жаром, но мысли его были прерваны голосом лакея, пришедшего доложить, что какие-то господа желают его видеть.
— Кто же это? — спросил Самуил, с досадой бросая палитру и кисть.— Ведь я тебе запретил мне мешать.
Лакей назвал пришедших.
— Они так настоятельно требовали, чтобы о них доложили, и я не смел им отказать,— добавил он в оправдание.
— Хорошо, проводи их в кабинет.
Когда, несколько минут спустя, он вышел к посетителям, лицо его было мрачно и брови сдвинуты. Он увидел, кроме главного раввина Пешта, еще двух раввинов, несколько старых друзей своего отца, известных религиозным фанатизмом, и двух своих старых родственников, которые в длинных лапсердаках и меховых шапках представляли из себя типичных евреев, встречаемых в провинциальных городках России и Венгрии.
— Вы желали меня видеть? Чем могу вам служить?— проговорил Самуил, холодно отвечая на поклоны своих соотечественников, предлагая им сесть.
— Мы, как видно, не совсем желанные гости,— с легкой насмешкой сказал главный раввин,— но это ничего. Причина, которая привела нас сюда, слишком важна, чтобы обращать на это внимание. Мы пришли спросить тебя, Самуил Мейер, правда ли то, что говорят? Действительно ли, увлеченный безумной страстью к одной христианке, ты хочешь опорочить память своего отца, отвергнуть веру Израиля и сделаться христианином, чтобы жениться на этой Лалиле. Отвечай, может ли это быть?